Император и ребе, том 2

Вскоре упомянутый указ действительно был отменен, и хасиды, знавшие о молитвах ребе, восприняли это как чудо. Смеялись над ребе только миснагеды и «просвещенные». Шепотом, перемигиваясь, они решили между собой, что указ отменили не из-за молитв реб Шнеура-Залмана, а потому, что российские власти немного испугались того Синедриона, который Наполеон, великий французский царь, велел созвать у себя в Париже. Потихоньку они рассказывали и о том, что Австрия и Пруссия по этой же причине тоже принялись демонстрировать некоторую терпимость к своим жидам. В соответствии с таким объяснением причиной отмены антиеврейского указа был всего лишь старый страх фараона: «…если случится война, они примкнут к врагам нашим, будут воевать с нами…».[295]

И действительно, как только авантюра Наполеона с Синедрионом закончилась, дискриминационные законы против евреев на Святой Руси, а также в Австрии и Пруссии, снова усилились. Но и это не ослабило веру реб Шнеура-Залмана в «милосердного царя», и он постоянно молился за его благополучие.

Тем более сейчас, когда «нечестивец Наполеон» ворвался через российско-польскую границу с еще невиданной армией численностью пять раз по сто тысяч солдат, преданность реб Шнеура-Залмана России и ее «милостивому царю» выросла. И не раз он предостерегал своих перепуганных приверженцев в Пруссии, чтобы те, не дай Бог, не дали одурачить себя «распространяемыми слухами», которые доходят и сюда из Польши и из Подолии, что святой ребе реб Мендл Рыманувский[296] твердо поддерживает Наполеона и говорит, что из того зла, которое он приносит в этот мир своими войнами и победами, вырастет добро и что его огромные армии прокладывают дорогу для прихода Мессии…

Реб Шнеур-Залман предостерегал их и от слов реб Нахмана Брацлавского,[297] который незадолго до своей кончины вплел «нечестивца Наполеона» в одну свою волшебную сказку о царском сыне и простом юноше, которых поменяли местами, когда они были еще малышами… А вывод реб Нахман сделал такой: хотя Наполеон происходит из простых людей, он, тем не менее, по своим душевным основаниям царский сын. И корона была дана ему самим Царем, царящим над всеми царями…

Реб Шнеур-Залман предостерегал также и от коженицкого проповедника,[298] который, если верить рассказам, молился за окончательную победу «нечестивца Наполеона» над Россией и верил, что Наполеон послан свыше, чтобы покорить сильных и побить гордых, унизить возвысившихся и вознести униженных. И что все это ускорит наступление Избавления народа Израиля…

Реб Шнеур-Залман предостерегал своих приверженцев и от люблинского «провидца»,[299] который «торопил конец Изгнания» и присоединял к своим молитвам молитву за победу Наполеона, потому что видел в этом начало времен войн Гога и Магога…

А свои предостережения реб Шнеур-Залман не раз заканчивал так:

— Говорю вам, что если Наполеон не будет слишком высокомерен, если он не сделает глупости и не пойдет дальше в глубь России, то может случиться так, что он закрепится и останется в Польше. Но если нет — это станет большой бедой для евреев. Тогда, не дай Бог, никто не останется при своем еврействе и при своем достоянии. Потому что Наполеон — это противоположность милосердия и добра… Но я уверен, что, с Божьей помощью, он недолго продержится. «Мера милосердия» перевесит «меру справедливости». Как сказано, «ибо велика Его милость к нам»,[300] что может быть переведено со священного языка и как «ибо милость Его победила нас»…

3

Понятно, что подобные воодушевленные речи о «милосердном царе» Александре и жесткие слова против «нечестивца Наполеона» не могли сохраниться в тайне среди лядских хасидов и в окрестных еврейских местечках. Довольно быстро об этом стало известно даже среди русских военных, которые стояли в то время с полковым резервом в Борисове. В великом «рабине», сидевшем в близлежащих Лядах и руководившем еврейским населением, они увидели важного российского патриота, которого следовало высоко ценить и уважать. Особенно в такое беспокойное время, когда враг близок, и неизвестно, кто тут, в этом наполовину польском, слабо русифицированном населении Белоруссии, враг, а кто — настоящий друг…

И начальники борисовского полка, генерал-майор Ульянов и полковник Небрасский, просили известить великого «рабина» об их уважении и пообещали ему помощь и защиту, когда они ему потребуются. Пока что — так они сообщили ему — дорога во внутренние губернии открыта. Но когда остающаяся пока свободной дорога на Можайск и Москву окажется под угрозой, его предупредят, чтобы он заблаговременно уехал.

Настоящим посредником между маленьким борисовским военным штабом и домом ребе теперь стал его младший сын Мойшеле. Ведь когда-то, пока реб Шнеур-Залман сидел в тюрьме Тайной канцелярии на Гороховой улице, Мойшеле несколько месяцев провел в «Пейтербарге» и изучал русскую грамматику с красивой дочерью прокурора Обольянинова… Его знания «рушшкого» — как говорили местные евреи — языка теперь сильно пригодились всему дому ребе. Еще больше, чем прежде, в столице…