Император и ребе, том 2

Среди старых рукописей отца Мойшеле отыскал своего рода пророчество о Наполеоне Бонапарте, которое отец записал целых четырнадцать лет назад, сидя в первый раз в Петропавловской крепости. Он тогда прислал это пророчество в Сенат вместе с поздравлениями ко дню рождения императора Павла. Но безумный император, видимо, не принял этого во внимание, поэтому «опасного рабина» оставили дальше сидеть в тюрьме… Теперь забытое пророчество ожило, засияло новым светом…

И Мойшеле постарался, переписал его начисто, перевел на русский язык так хорошо, насколько только смог, и подал свой перевод генерал-майору в Борисове в качестве доказательства того, что уже много лет назад у реб Шнеура-Залмана было то же мнение о Бонапарте и его победах, как и сегодня…

История этого пророчества такова. Уже в 1798 году, когда реб Шнеур-Залман в первый раз сидел в тюрьме, Россия и Франция находились в состоянии войны. Император Павел примкнул тогда к союзу Австрии, Италии и Германии, сражавшихся против «гнусных французских революционеров» с генералом Бонапартом во главе. Уже тогда Наполеон прославился своими невероятными победами…

Чтобы убедить, что донос против него был ложным, реб Шнеур-Залман прислал из крепости поздравление ко дню рождения императора, а вместе с ним — пророчество, основывавшееся на двадцати четырех словах из недельного раздела Торы «Гаазину».

Этот недельный раздел сыграл в жизни реб Шнеура-Залмана определенную роль, поэтому он так сильно врезался в его память. Дело было в том, что в последний раз перед арестом он произнес благословение над развернутым свитком Торы, когда его вызвали к чтению именно этого раздела в лиозненской синагоге.[301]

Это произошло в последнюю субботу перед Кущами… А сразу же после Кущей его арестовали и в черной карете отвезли в Петербург как бунтовщика, поднявшегося против царя.

Сидя оторванным от всего мира в темной камере Петропавловской крепости, он, сам не зная почему и как, вспомнил о том, как его в последний раз вызывали к чтению Торы; как он стоял, укутанный в талес, на высокой биме; как все прихожане синагоги тоже встали, из уважения к святости песни Моисея, а львиный голос чтеца раскатывался по всей синагоге. Он читал с особой торжественностью в честь такого возвышенного недельного раздела Торы:

Внемлите небеса, и говорить буду;

И услышь, земля, речи уст моих.

Изольется, как дождь, мое наставление,

Иссочится, как роса, моя речь…[302]

Эта мелодия и слова начали преследовать реб Шнеура-Залмана. День и ночь они звучали в его памяти в мертвой тишине крепости. Он не мог от них освободиться, пока однажды не остановился в конце этой песни:

Когда изострю до блеска Мой меч,

Возьмется за суд рука Моя…[303]

Двадцать четыре слова извлек реб Шнеур-Залман из этих библейских стихов. Они начинались с фразы «когда изострю до блеска» и заканчивались на фразе «за кровь убитых и за плененных, за первые бреши, врагом пробитые»…[304] Эти двадцать четыре древнееврейских слова, состоявшие из девяносто шести букв, он переставил так, что сложились другие двадцать четыре древнееврейских слова. И получилось вот такое пророчество: «Главные мятежники из Франции сначала будут иметь успех, но в конце будут посрамлены. Потому что цари правды рассчитаются с ними, заколют их мечом и захватят. И погибнет сей муж Бонапарт… Тогда мир успокоится и весьма возрадуется…»

Теперь, через Мойшеле, это пророчество получило новое воплощение.

Глава семнадцатая Готов к бегству

1

Русский генерал-майор Ульянов и его офицеры очень заинтересовались пророчеством реб Шнеура-Залмана, которое его сын Мойшеле перевел на русский. Они стали суеверны, как все, кто находится в опасности. Офицеры обсуждали это пророчество за стаканчиком вина и пришли к убеждению, что «рабин» из Ляд — необычный человек.

Самое сильное в пророчестве «рабина» состояло в том, что оно было написано целых четырнадцать лет назад, в каменном мешке Петропавловской крепости, где этот самый «рабин» сидел по ложному доносу. Вместо того чтобы обидеться на царя, который ни за что ни про что держал его под замком, он, напротив, благословил его и предупредил о будущем враге России, хотя этого от него никто не требовал… Это придавало предсказанию особый ореол таинственности. И офицеры пообещали счастливому переводчику в лапсердаке, что представят пророчество «рабина» самому царю Александру, находящемуся сейчас под защитой динабургской крепости в Дриссе.

Добрососедские отношения, сложившиеся между штабом Ульянова и домом ребе, стали теперь еще теснее. Для семьи «рабина», состоявшей из двадцати восьми душ, свободно выдавали муку, соль и водку, которых уже во всех окрестностях Ляд было не достать — как из-за больших потребностей русских армейских резервов, так и из-за того, что многие пути между местечком и селами уже перерезал враг.