Император и ребе, том 2

Эстерка нетерпеливо и взволнованно ожидала реб Ноту. Она пододвинула стул к стенке и уселась, прислушиваясь к каждому слову, доносившемуся из соседней комнаты, и наслаждалась. Она поняла, что реб Мендл умышленно выбрал момент для занятия, чтобы доставить удовольствие прибывающему знаменитому деду своего ученика. Чтобы он, так сказать, въехал в своей карете прямо в проповедь внука. Эстерку это тронуло. «Какой деликатный человек!» — подумала она. Реб Йегошуа Цейтлин прислал сюда реб Мендла из своего дворца в Устье с большим почетом, на собственной упряжке. И как скромно держит себя реб Мендл на протяжении всего времени, что находится в этом большом доме. Его почти не видно и не слышно. А ведь он водил дружбу с самим Мендельсоном в Берлине, был своим человеком во дворце князя Чарторыйского, но этого по его поведению совсем не заметно. Он стыдлив и тих. Всем улыбается, поминутно извиняется и смотрит на нее, как мальчишка…

— В дни Эзры и Нехемьи… — снова донесся до Эстерки голос сына. Он сказал это по-древнееврейски, а потом перешел на простой еврейский язык. — Во времена Эзры и Нехемьи тоже вели себя так. Одной рукой они строили Храм, а во второй руке держали наготове меч против врагов народа Израиля…

И вдруг Эстерка услыхала, что голос ее единственного сына как-то заколебался, начал тонуть. Алтерка зевнул, а реб Мендл тут же начал поучать и подбадривать его:

— Говори, говори дальше!.. Что это ты сегодня такой заспанный и встревоженный?

— А?! — тихо вскрикнула Эстерка, но тут же овладела собой.

А скромный голос реб Мендла за тонкой стенкой стал строже:

— Уже одиннадцать часов, а у тебя как будто еще ночь? Это что-то! — воскликнул он по-немецки, как всегда, когда бывал недоволен или смущен. — Нет, знаете ли… Послезавтра ты должен будешь произнести эту проповедь наизусть перед множеством людей, а ты ее, наоборот, начинаешь забывать. Вчера ты произнес ее намного лучше. Ну, ну! Наоборот… Давай-ка посмотри, что тут написано! Из-за этого Всевышний не допустил, чтобы Храм построил царь Давид. Храм построил его сын, царь Соломон, потому что царь Давид был правой рукой Всевышнего. Рукой войны, чтобы истребить всех идолопоклонников в Святой земле. А царь Соломон был Его левой рукой. Рукой, которая держалась в тени и была полна силы. Рукой мира. Только такой царь удостоился выполнить эту великую заповедь, выстроить Дом Божий…

Взбодрившийся было голос Алтерки снова начал глохнуть. Вдруг его речь совсем прервалась, голос перешел в тихое хныканье:

— Видите ли, ребе… у меня болит голова! Я… я не спал. Только под самое утро…

Теперь уже Эстерка больше не могла владеть собой, как всегда, когда с ее единственным сыном что-то было не в порядке. Она быстро постучала и сразу же распахнула завешенную дверцу в стене, даже не подумав, что тем самым выдает, что подслушивала…

Реб Мендл Сатановер, низкий и пухлый, заморгал близорукими глазами из-под очков. Он не столько испугался от неожиданности, сколько был поражен обрушившимся на него светом, исходившим от этой статной красавицы, внезапно появившейся в дверном проеме. Но Эстерка, казалось, этого не заметила. Она подбежала к своему сокровищу и схватила его голову обеими руками:

— Болит, сынок? Где тебе больно? Здесь? Здесь тоже болит?

Однако она тут же спохватилась, что ведет себя совсем не так, как подобает петербургской даме. Она была ельником порывистой, не считалась даже с присутствием такого деликатного человека, как учитель ее Алтерки. Поэтому начала смущенно оправдываться:

— Я всего лишь мать, реб Мендл!.. Только посмотрите, какой он бледный! Может быть… Может быть, будет лучше, если он отдохнет?

— Ах… знаете ли… — все еще продолжая моргать глазами и мешать еврейские слова с немецкими, сказал сатановец. — Я достиг возраста бар мицвы в анно 1757… Тогда я тоже ленился и все время жаловался на головную боль. Тут нет ничего страшного. Поверьте мне!

— И все-таки… Я прошу вас, отпустите его, только сегодня. Завтра он будет учиться лучше… Ты будешь завтра повторять проповедь, Алтерка?

— Буду, буду! — наполовину шутливо, наполовину серьезно закивал своей слишком большой головой Алтерка.

— Пожалуйста, моя госпожа! — пожал плечами реб Мендл. — Я только хотел порадовать реб Ноту. Но… если вы так хотите…

Эстерка мило улыбнулась ему и вышла своей очаровательной плавной походкой, ведя за руку сына. А сатановец все еще стоял как громом пораженный. На его полуоткрытых губах блуждала придурковатая улыбка, совсем не идущая большому ученому. Такое впечатление произвело на него появление этой женщины в ее простом и в то же время чудесном наряде. Во дворце князя Чарторыйского он видал много красивых аристократок, разряженных в пух и прах, но такой красавицы не видел. Нет, никогда не видел.

3

В спальне Эстерки, где еще не застелена была большая и пышная постель, Алтерка сразу повеселел. Он повел своим тонким носиком, выставил вперед свой ноткинский подбородок и, наполовину зажмурив масленые глаза, пробормотал:

— Так хорошо пахнет…