– Нельзя, – отрезал фон Пален. – И хватит об этом.
– Мне показалось, или фон Палену плевать на вашего отца? – удивился я, когда мы оказались на улице. – Они ведь дружны. Друг друга в гости вечно приглашают. В театр вместе ходят.
– Ничего сказать не могу, – пожал плечами полковник. – Я не в состоянии сейчас ни о чем думать, кроме, как об отце.
Я попрощался с Николаем. Утешил его, как мог. Пообещал доложить о плохом здоровье его отца императору. Но от беседы с фон Паленым у меня сложилось странное впечатление. Как будто он специально хотел разжечь в нас ненависть к императору. Ведь губернатор вполне мог под каким-нибудь предлогом задержать отъезд больного. В его это власти. Мог бы, как он обычно это делает, придумать замысловатое объяснение для Павла. Убедить. Он умеет. Он может. Но намерения у него другие: выставить императора безжалостным извергом. Завтра о жестокости царя будет шептать весь Петербург. Человек лежал на смертном одре, а его безжалостно – вон из Петербурга, по морозу, езжай, куда хочешь…
В Гатчину я добрался поздно вечером. Император был занят. К нему в кабинет то и дело входили и выходили министры. Секретари готовили указы и рескрипты. Ужинал Павел Петрович быстро, глотая пищу, толком не жуя. И вновь требовал к себе министров. Перед сном от прогулки отказался, так, как морозная погода с сильными порывами ветра не располагала к променаду. Разобравшись с последним указом, он тут же отправился в спальню. В этот день я так и не смог попасть к нему на доклад.
Утром император принимал вахтпарад, был несколько раздражён и делал резкие замечания. Но когда на плацу появились красные мундиры конной гвардии и чётко выполнили все упражнения, он слегка остыл.
– Кто командует? – спросил он у Константина, который являлся шефом полка гвардейцев.
– Полковник Саблуков, – ответил он.
– Сын бывшего вице-президента мануфактур-коллегии? – попросил уточнить он.
– Так точно.
Павел в задумчивости пожевал нижнюю губу.
– Где Добров? – спросил он.
– Здесь, Ваше величество, – откликнулся я.
– Мой приказ выполнен?
– Так точно. Бывший вице-президент мануфактур-коллегии Саблуков, Александр Александрович отбыл из Петербурга. Правда, с небольшой задержкой.
– Что за причина задержки? – поинтересовался император.
– Весьма сильная простуда. Когда я явился с обер-полицмейстером Лисаневичем для исполнения приказа, у больного был сильный жар. Он бредил.
– Господи! – воскликнул Павел. – А как же он отъехал из Петербурга?
– Лёжа в карете, увёрнутый в меха.
Император побледнел.
– Почему мне не доложили, что он болен?
– Вы были вчера заняты весь вечер.
– Заканчивайте вахтпарад без меня, – сказал он генералам и повернул коня в сторону гатчинского замка. – Добров, за мной!
– Ужасно! Ужасно получилось, – приговаривал он, быстро шагая по длинному коридору. – А если с ним случится удар? А фон Пален что ж? – резко обернулся он ко мне.
– Строго выполнял ваш приказ, – пожал я плечами.
В приёмной императора ожидал генерал-прокурор Беклешов. Вид у него был растерянный. В руках он держал бумаги.
– Александр Андреевич, вы с докладом? – спросил Павел. – У меня сейчас неотложное дело по Саблукову.
– И у меня по нему, Павел Петрович, – сказал Беклешов, показывая бумаги.
– Что же у вас?
Павел решительно вошёл в кабинет, мы последовали за ним. Император сел за стол и приготовился писать, пододвинув к себе стопку чистых листов и обмакнул перо в чернильницу.
– Аршеневский, которого вы нынче назначили президентом мануфактур-коллегии вместо Саблукова просит отставить его от этой должности.
Павел отложил письмо, с удивлением и гневом взглянул на генерал-прокурора.
– С чего бы?
– Ездил к опальному Саблукову, вёл расследования, после наотрез отказался вступать в должность. Говорит, ничего сделать не может, только гнев ваш на себя нагонит.
– Дайте! – потребовал Павел, протягивая руку за бумагами.
– Вот, – с готовностью протянул ему листы Беклешов. – Это его прошение. А вот это – письмо с просьбой и разъяснениями от Саблукова.
Павел быстро прочёл бумаги. Лицо его наливалось кровью.
– А что ж сам-то Аршеневский не приехал?
– Гнева вашего опасается. Вот, меня умолял за дело его взяться.
– Умолял? – хмыкнул Павел и решительно сказал: – Добров, немедленно скачите к Саблукову. Верните его в Петербург. А вас, Александр Андреевич, я попрошу лично извиниться за меня. Я сейчас подпишу указ, о назначение его вновь на должность. Прошу присылать каждый день известия о состоянии его здоровья.
За Гатчиной я нагнал конногвардейский полк.
– Николай! – окликнул я Саблукова младшего. – Спешу вас обрадовать. Ваш отец помилован.
– Неужели? – глаза его загорелись. – Как это произошло?
– Много обстоятельств, – уклончиво ответил я. – Но вашего батюшку приказано вернуть в Петербург и восстановить в должности.
– Так вы к нему с приказами? Я с вами.
– А полк?
– Меня отпустят. Вы не представляете, как я счастлив! Наш император страшен в гневе, но справедлив.
* * *