Император Мэйдзи и его Япония

Июль в этом году выдался душным, температура поднималась выше 30 градусов. При влажном японском воздухе такую жару переносить тяжело. Публика ожесточенно обсуждала «Кукольный дом» Ибсена. Для одних Нора стала олицетворением освобождения женщины от «феодальных предрассудков», для других – очередным доказательством того, насколько прогнила европейская мораль. Героиней японской литературы пока что не могла стать женщина, которая по своей воле оставила семью, мужа и детей.

С не меньшим ожесточением газеты обсуждали взлетевшие цены на рис. «Можно обойтись без мяса и без рыбы, но как можно прожить без риса утром, днем и вечером? Для японцев нет вещи более важной, чем рис. Цены на самый важный продукт поднимаются с каждым днем, и люди не могут наесться досыта»[374]. В адрес правительства раздавались гневные обвинения, но оно ничего не могло поделать – два года кряду урожаи были плохими. Атакам подверглось и Военно-морское министерство – за новые планы по укреплению флота, планы, которые ложились тяжелым бременем на народ. Это было бремя Империи. Нести его становилось все труднее.

Июль выдался жарким, но император всюду появлялся в увешанном орденами черном глухом мундире. Тяжелая сабля также была его непременным атрибутом.

2 июля Мэйдзи выслушивал планы генералов относительно осенних морских маневров. 6 июля в Россию отправился бывший премьер Кацура Таро. Его целью было подписание очередного, третьего по счету секретного соглашения о разделе сфер влияния. В первых двух соглашениях (1907 и 1910 гг.) речь шла о Маньчжурии, теперь дело дошло до Внутренней Монголии. Мэйдзи подарил Кацура «на дорожку» бочонок сакэ и шелковый отрез. 10 июля император присутствовал на выпускной церемонии в Токийском императорском университете. Этот университет был единственным гражданским учебным заведением, которое постоянно чтил своим присутствием Мэйдзи. Все остальные были военными училищами. Находясь в университете, Мэйдзи почувствовал слабость, подниматься по лестнице было тяжело. Еще несколько дней он продолжал появляться на людях, но слабость была так велика, что он засыпал сидя. Аппетит пропал, даже звуки столь любимого граммофона стали раздражать его. 19 июля посреди ужина он встал из-за обеденного стола, произнес «в глазах темнеет» и упал. После этого он почти не приходил в сознание. Император обычно спал на кровати, теперь его по японскому обыкновению переложили на постеленный на полу матрас. Слуги боялись, что с кровати он может упасть.

20 июля в правительственной газете «Кампо» появилось сообщение Министерства двора, что император тяжело болен. Театральные представления и другие увеселения отменялись. В течение последующих десяти дней регулярно публиковались медицинские бюллетени. Сначала их появлялось три за один день, потом – пять. Это было неслыханное новшество – от подданных обычно скрывали и сам факт болезни, и даже саму смерть императора или сёгуна. Теперь японцы впервые узнали, что священное тело императора подвержено вульгарным человеческим недугам – гастриту, диабету, нефриту. Бюллетени вешали на досках объявлений в городе и в универмагах. В некоторых магазинах клиентам раздавали бюллетени в форме открыток. Они извещали о пульсе, частоте дыхания, мочеиспускании и стуле императора. На токийской бирже обвалились акции. Директора школ и представители местных властей получали тысячи и тысячи писем с пожеланиями императору выздоровления. Их пересылали в Министерство двора. Около самого императорского дворца были организованы три пункта, где принимали письма с пожеланиями выздоровления. Раньше писать такие письма имели право только обладатели придворных рангов. Чувство единения между императором и его народом достигло небывалого градуса.

Врачей критиковали за бездеятельность и некомпетентность. Но на самом деле они уже ничего не могли поделать. Уколы не дозволял придворный протокол, запрещавший дотрагиваться до императора, профессиональных медсестер к больному тоже не допускали, поскольку они не имели придворных рангов и вход во дворец был им заказан.

Чтобы не производить лишнего шума, трамваи, проезжавшие рядом с дворцом, стали замедлять свой ход, а на рельсы положили ветошь. Пушку, возвещавшую наступление полдня, из дворца убрали. Бить в пожарные колокола запретили. Охранявшие дворец гвардейцы перестали пользоваться горном. Площадь перед дворцом заполнили тысячи людей, молившихся о выздоровлении Мэйдзи. Как бы надеясь на всесилие коллективной энергетики, газеты – на манер уличных зазывал – призывали своих читателей немедленно отправиться к дворцу:

Всем – к мосту Нидзюбаси!
Там ты получишь великий духовный заряд!
Что было сокрыто – явлено будет. Там!

Во всех храмах Японии – синтоистских, буддийских и христианских – тоже молились о выздоровлении Мэйдзи. Но находившийся без сознания император об этом не знал.