Император Павел I

«Император Павел имел искреннее и твердое желание делать добро, — писал современник. — Перед ним, как пред добрейшим государем, бедняк и богач, вельможа и крестьянин, все были равны. Горе сильному, который с высокомерием притеснял убогого! Дорога к императору была открыта каждому; звание его любимца никого пред ним не защищало».

«Как государь с самых младых лет своих любил во всем порядок, а особливо точность в исполнении всего им приказываемого, то и по вступлении своем на престол не преминул в особливости о том стараться, чтоб все его повеления выполняемы были в точности, — что для наших россиян, привыкнувших уже издавна не слишком уважать, а иногда и вовсе пренебрегать государския повеления, и очень было нужно… К числу первых достопамятных деяний нового монарха, — продолжает Болотов, — принадлежало и то, что он торжественно обнаружил нетерпимость всякого непотребства и распутной жизни, которая весьма уже и до самого высокого градуса у нас усилилась…»

«Обнаружились многие вопиющие несправедливости, и в таковых случаях Павел был непреклонен, — пишет Саблуков. — Никакие личные или сословные соображения не могли спасти виновного от наказания, и остается только сожалеть, что его величество иногда действовал слишком стремительно и не предоставлял наказания самим законам, которые покарали бы виновного гораздо строже, чем это сделал сам император, а между тем он не подвергался бы зачастую тем нареканиям, которые влечет за собой личная расправа». Этим пользовались окружающие, «не делавшие ничего законного, кроме своей личной выгоды», и ради этого потакавшие строгостям государя.

Страх перед ним и желание угодить приводили к суровым приговорам, внезапным высылкам из столицы, скоропостижным падениям и возвышениям. Вот что рассказывают, например, И. И. Дмитриев и И. В. Лопухин.

И. И. Дмитриев: «Сначала первыми любимцами государя были Кутайсов, бывший камердинер его, родом турок, присланный ко двору его мальчиком после взятия Анапы, Ростопчин и Аракчеев. Они все трое получили графское достоинство. Но фортуна неизменна была только к первому, двое же последних были потом удалены и жили в деревнях своих до самой перемены правления. Никогда не было при дворе такого великолепия, такой пышности и строгости в обряде… Непрерывные победы князя Суворова-Рымникского в Италии часто подавали случай к большим при дворе выходам и этикетным балам. Государь любил называться и на обыкновенные балы своих вельмож. Тогда, наперерыв друг перед другом, истощаемы были все способы к приданию пиршеству большего блеска и великолепия. Но вся эта наружная веселость не заглушала и в хозяевах и в гостях скрытого страха и не мешала коварным царедворцам строить Ковы друг против друга, выслуживаться тайными доносами и возбуждать недоверчивость в государе, по природе добром, щедром, но вспыльчивом. Оттого происходили скоропостижные падения особ, внезапные высылки из столицы даже и отставных из знатного и среднего круга, уже несколько лет наслаждавшихся спокойствием скромной, независимой жизни».

Сенатор И. В. Лопухин упоминает одного такого петербургского сенатора, сожалевшего о многих суровых приговорах «невиновным почти» в царствование Павла:

«- Для чего же? — спросил Лопухин.

— Боялись иначе, — отвечал он.

— Что, — говорил я, — так именно приказано было или государь особливо интересовался этим делом?

— Нет, — продолжал он, — да мы по всем боялись не строго приговаривать и самыми крутыми приговорами угождали ему».

Лопухин: «Мы, далекие от двора московские сенаторы, проще живем, и не отведал бы, конечно, знакомец твой кнута, если бы случилось делу его быть в пятом департаменте (Московском головном департаменте Сената). Во все царствование Павла I во время присутствия моего в Сенате ни один дворянин не был приговорен к телесному наказанию и по всем делам истощалась законная возможность к облегчению осуждаемых. Любопытно, что Павел почти все московские приговоры конфирмовал без возражений, а два-три даже смягчил».