Подавлением восстания руководил сам Агриппа, и оно действительно стоило римлянам немалых жертв. «Умиротворение» страны было достигнуто только после уничтожения почти всех способных носить оружие кантабров и переселении остальных из гор на равнину (Dio Cass. LIV. 11. 2–5). Вскоре после этих событий восстали альпийские племена каммуниев и венниев. Обитатели Паннонии и Норика опустошили Истрию (Histria) в непосредственной близости от Италии.
Поднялось антиримское движение в Далматии, вновь заволновалась Испания. Недавние римские союзники дентелеты и скордиски огнем и мечом прошли по Македонии. Подняли против римлян оружие бессы — одно из сильнейших фракийских племен. Переправились через Дунай и вторглись в римские пределы сарматы. Германские племена сугамбров, узипетов и тенктеров форсировали Рейн, разграбили прирейнские области и часть Галлии, разбили высланные против них римские войска и беспрепятственно вернулись на родину (Dio Cass. LIV. 20. 1–5).
Все это должно было убедительно показать главе государства неэффективность существовавшей системы обеспечения безопасности Империи. Римские военачальники в провинциях должны были в экстренных случаях действовать на свой страх и риск. Такая нескоординированность, во-первых, могла оказаться неэффективной с чисто военной точки зрения, но, кроме того, не могла не усилить их самостоятельность, что было крайне нежелательно для центральной власти. Разумеется, в годы, о которых идет речь, серьезная опасность существованию этой власти не угрожала (мятежные племена были вновь подчинены силой оружия, сарматы побеждены и отброшены за Дунай, наместники провинций вели себя безупречно лояльно), но Август всегда помнил о том, что он не вечен, и, строя свою династическую политику, не мог не задумываться как о зависимости грядущей династии от военно-политической ситуации внутри державы и на ее границах, так и об уязвимости существовавшей военной организации, которая фактически все еще находилась в стадии становления. Результатом стали крупные перемены и во внешней политике Рима, и в основном инструменте ее проведения — армии. Согласившись с Р. Саймом, который давно и настойчиво утверждал, что Августом был разработан грандиозный план завоевания континентальной Европы,[190]
мы можем определить, что этот план принял окончательную форму между 20 и 15 гг. до н. э.: первая дата — широковещательное заявление о ненужности дальнейших завоеваний, вторая — начало таких завоеваний.Первым после Испанской войны (Август взялся за дело только после полной ликвидации сопротивления кантабров — типичное для него нежелание рисковать без острой необходимости) серьезным шагом по осуществлению этого плана стало полное покорение альпийских областей в 15 г. до н. э. Ход кампании известен лишь в общих чертах, но, во всяком случае, необходимо учесть, что все предпосылки для «блицкрига» 15 года были созданы в 16 г. до н. э. П. Силием Нервой, который подавил восстание каммуниев и венниев и, разбив паннонцев, сумел использовать их для покорения их же вчерашних союзников — жителей Норика (Dio Cass. LIV. 20. 1–2). Тем самым были созданы удобные плацдармы для решительного наступления, развернутого на следующий год.
Значение боевых действий 15 г. до н. э. подчеркивалось тем, что они велись под наблюдением Августа, находившегося тогда в Галлии (Suet. Aug. 21.1; Dio Cass. LIV. 22. З), а командовать операциями были назначены его пасынки Друз и Тиберий. Не отрицая личного мужества обоих,[191]
следует все же оговориться, что римляне воевали против неизмеримо более слабого противника, поэтому исход борьбы был предрешен. Несомненно, учтен был испанский опыт и должны были быть использованы отозванные из Испании войска, тем более что они имели тяжко приобретенный опыт горной войны.[192] Вероятность такого предположения возрастает от того, что альпийская кампания была разыграна без единого сбоя — если учесть специфику театра военных действий и противника, то очевидно, что оперировавшие в Альпах римские войска уже воевали в подобных условиях.