Император вынимает меч

— Я состою в первом легионе, но к числу хулителей не отношусь. И я не один, хотя хулителей и впрямь предостаточно. Все хотят генеральной битвы, никому не по душе излишняя осторожность.

— А тебе?

Юноша на мгновение задумался.

— Я тоже за битву, но и за то, чтобы быть осторожным. Ганнибал хитер, он уже доказывал это.

— И еще докажет, — пробормотал Фабий, не подозревая, что его слова сбудутся, став страшным пророчеством. — Но ты честен, и это хорошо. В наше время далеко не каждый может позволить себе быть честным. И моему сердцу радостно знать, что ты понимаешь меня. В это время, столь непростое для Города, мы, представители великих родов должны быть вместе — оставить личные амбиции, позабыть о былых разногласиях. Римляне должны быть едины, только тогда мы победим.

— И я так считаю.

— Так скажи об этом Минуцию! — воскликнул Фабий, вдруг распаляясь гневом. Бородавка под носом тряслась рыхлой горошиной. — Скажи об этом хвастуну и гордецу, готовому принести в жертву ради собственной славы еще многие тысячи жизней. Ведь он, кажется, знает тебя?!

— Знает, — кивнул юноша. — Но он меня не послушает. Он никого не желает слушать! Он слишком уверовал в свой гений и удачу. Он хочет дать Ганнибалу битву.

— Когда? — спросил Фабий, настораживаясь.

— Завтра. Потому я и пришел к тебе, диктатор. Я боюсь, что Ганнибал заманит нас в западню, и вновь прольется великая кровь.

— Да, может случиться так.

— И чтобы этого не случилось, достойный Фабий, прошу тебя, будь наготове и пошли, в случае нашей неудачи солдат на подмогу.

Диктатор хмыкнул, удивления не скрывая.

— Ты пришел с этим сам или тебя все же прислал Минуций?

— Сам, — сказал юный Сципион, от смущения слегка покраснев. А, может, виной тому был жар фонаря.

— Это хорошо, — вымолвил Фабий, чувствуя, что проникается симпатией к юноше. — Это лучше, чем если б тебя прислал Минуций. Это много лучше. Это значит, что растут мужи, какие в будущем будут на равных сражаться с врагами, не менее грозными, чем Ганнибал.

— Я еще успею сразиться в этой войне! — горячо возразил Сципион.

— Конечно. Например, легатом у своего отца. Ты будешь хорошим легатом. А сейчас давай-ка, выпьем доброго фалерна. — Диктатор кликнул слугу, велев тому подать вина. Они выпили по чаше, после чего Фабий сказал:

— Ступай. Уже поздно. И не волнуйся, завтра я буду с вами. Завтра…

Назавтра случилось то, чего опасался юный Сципион. Ганнибал занял холм между своим станом и лагерем Минуция. Обычный такой холм, на который и взошло то всего с сотню-другую солдат. Увидев это, квириты потребовали от Минуция немедленных действий.

— Неужели мы будем смотреть, как эти дикари над нами смеются?! Неужели мы будем терпеть позор от подлых пунов?

Минуций не стал спорить и послал на холм велитов. Те завязали бой. Видя, что его воины пятятся, Ганнибал направил к ним на подмогу тяжеловооруженных иберов, а за ними — и всадников-нумидийцев. Минуций решил не уступать и приказал легионам выйти из лагеря.

Римляне стройными рядами двинулись вверх по склону. Завязался бой, верх в котором был за легионерами. Казалось уже все, еще миг, и воины Ганнибала бросятся в бегство, но тут в тыл когортам ударили заблаговременно укрывшиеся в оврагах ливийцы. В тот же миг легкие нумидийцы закружили в смертельной пляске римские турмы.

Легионы попятились. Если триарии, развернув строй, стойко отражали натиск напавших со спины врагов, то велиты и неопытные гастаты со всех ног бросились к лагерю. А Пуниец уже выводил в поле иберов и галлов, его таксисы и гиппархии готовились окружить врага и совершенно уничтожить его. И быть бы большой крови, но Фабий успел на подмогу со своими полками. Свежие, рвущиеся в бой воины второго и третьего легионов остановили бегущих товарищей и вместе с ними устремились на подмогу отчаянно бьющимся подле холма принцепсам и триариям.

Ганнибал не решился продолжить сражение сразу с двумя римскими армиями, ибо первоначальный план его был разрушен, и генералы не знали, что делать дальше. Он приказал трубить отбой и увел полки в лагерь. Римляне тоже ушли в лагерь — в лагерь Фабия, так как Минуций смирился с гордыней и, благодарный за преподанный урок, признал первенство диктатора. Приближался новый, 538-й год от основания Города. Рим готовился к решающей схватке…

5.7

Филомела не ведала, счастлива она или нет. Эпиком, достойный муж, друг ее отца Ктесонида, попросил руки и сердца Филомелы.

Филомела знала Эпикома едва ль не с рождения. Она помнила его маленькой девочкой, когда он, будучи юношей, приходил со своим отцом Карнеадом в их дом. Затем отец Эпикома умер, и тот приходил уже один; он перенял дело отца и вел торговые дела с Египтом, Сиракузами, Карфагеном и даже далекой Элладой. Эпиком торговал кожами, шерстью, но главным образом сильфием, корнем, без которого не мыслит жизни ни аптекарь, ни повар. Этот корень Эпиком, как и его отец, закупал у земледельцев, на специальных плантациях выращивавших столь ценимое во всем мире растение. Среди таких земледельцев был и Ктесонид. Потому-то Эпиком и был вхож в их дом.