Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты

В Царском мы застали у Майошки (кличка Лермонтова) пир горой, кончившийся непременной жженкой, причем обнаженные гусарские сабли играли не последнюю роль, служа усердно своими невинными лезвиями вместо подставок для сахарных голов, облитых ромом и пылавших великолепным синим огнем, поэтически освещавшим столовую, из которой эффекта ради были вынесены все свечи и карсели. Эта поэтичность всех сильно воодушевила и настроила на стихотворный лад. Майошка изводил карандаши, которые я ему починивал, и соорудил в стихах застольную песню… И потом эту песню мы пели громчайшим хором, так что, говорят, безногий царскосельский бес сильно встревожился в своей придворной квартире и, не зная, на ком сорвать свое отчаяние, велел отпороть двух или трех дворцовых истопников.

Перед отъездом заявлено было Майошкой предложение дать на заставе оригинальную записку о проезжающих, записку, в которой каждый из нас должен был носить какую-нибудь вымышленную фамилию, в которой слово «дурак», «болван», «скот» и пр. играли бы главную роль с переделкой характеристики какой-либо национальности. Булгаков это понял сразу и объявил за себя, что он маркиз Глупиньон. Его примеру последовали другие, и явились: дон Скотилло, боярин Болванешти, фанариот Мавроглупато, лорд Дураксон, барон Думшвайн, Пан Глупчинский, синьор Глупини, паныч Дураленко и, наконец, чистокровный российский дворянин Скот Чурбанов. Последнюю кличку присвоил себе Лермонтов. Много было хохота по случаю этой, по выражению Лермонтова, «Всенародной энциклопедии фамилий». И мы влетели в город, где вся честная компания разъехалась по квартирам, а Булгаков ночевал у нас. Утром он пресерьезно уверял бабушку, добрейшую старушку, не умеющую сердиться на наши проказы, что он действительно маркиз де Глупиньон.

(РА, 1872. Вып. IX)

Константин Булгаков

На вздор и шалости ты хват

И мастер на безделки,
И, шутовской надев наряд,
Ты был в своей тарелке.
За службу долгую и труд
Авось наместо класса
Тебе, мой друг,
по смерть дадут
Чин и мундир паяса.

(М. Лермонтов)

В тридцатых годах (XIX в. – Ред.) в гвардии служил блестящий офицер К. А. Булгаков, большой повеса и остряк, которого великий князь Михаил Павлович называл «enfant terrible». Фарсы Булгакова почти ежедневно рассказывали все в городе, разумеется, люди военного общества. Вот несколько проказ Булгакова.

* * *

Раз, после попойки, Булгаков возвращался с двумя приятелями из гостей ночью по Петербургской стороне. Вдруг увидели они круглую будку будочника со спавшим в ней часовым, отложившим в сторону свою алебарду. Им пришло в голову, в особенности Булгакову, своротить будку на землю, но так, чтобы дверь пришлась плотно на мостовую. Им это удалось. Бедный будочник поднял страшный крик, разбудивший всех окрестных дворников, поднявших будку и освободивших часового. И только дядя Булгакова (почт-директор) упросил тогда обер-полицмейстера замять эту историю, кончившуюся смехом.

* * *

Император Николай, заметив, что офицеры стали носить сюртуки до того короткие, что они имели вид каких-то камзольчиков, обратил на это внимание великого князя Михаила Павловича. По гвардейскому корпусу был отдан приказ с определением длины сюртучных пол, причем за норму был принят высокий рост. Военные портные тотчас же смекнули ошибку в приказе и, не пользуясь ею, стали шить сюртуки длины пропорциональной росту заказчика. Но шутник Булгаков, рост которого был гораздо ниже среднего, потребовал от своего портного сюртучка точь-в-точь с полами именно той длины, какая определялась приказом, почему полы его сюртука покрывали ему икры и он был карикатурен до комичности. Гуляя по Невскому проспекту и возбуждая смех не только знакомых, но и незнакомых офицеров, он успел раза два пройтись в таком виде среди гуляющей публики, как попался навстречу великому князю, который, увидев его в таком шутовском наряде, воскликнул: «Что юбка на тебе, Булгаков? На гауптвахту, на гауптвахту, голубчик! Я шутить не люблю». «Ваше высочество, я одет как нельзя более по форме и наказания, ей-богу, не заслуживаю», – возразил почтительно Булгаков, держа пальцы правой руки у шляпы, надетой по форме. «Я одет согласно приказу по гвардейскому корпусу. И вот доказательство!» – при этом он вынул из кармана пресловутый приказ и подал великому князю. Его высочество, прочитав приказ, засмеялся, назвал Булгакова шутом гороховым и приказал ему вместо гауптвахты тотчас же ехать к корпусному командиру и чтобы тот немедленно сделал дополнение к приказу с обозначением трех родов роста.

* * *