Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты

С.-Петербургский гражданский губернатор Н. М. Смирнов рассказывал мне, что Пушкин тотчас после этого заперся у себя в доме и ни за что не хотел ехать во дворец. «Я всячески, – говорил Смирнов, – доказывал ему всю неприличность его поведения».

«Не упрашивайте, – отвечал Пушкин, – у меня и такого мундира нет». Я через его камердинера добыл мерку с его платья, сам заказал ему камер-юнкерский мундир и, когда он был готов, привез его Пушкину. Наконец, не без труда, уговорил я его надеть этот мундир и повез его во дворец, так как ему следовало представиться государю.

(Я. Полонский)

На А. С. Пушкина

Здорово, новый камер-юнкер!
Уж как же ты теперь хорош:
И раззолочен ты, как клюнкер,
И весел ты, как медный грош.

(С. Соболевский)

Всем известно, как тогдашнее высшее общество считало звание поэта и вообще писателя несовместным с высоким положением в свете. Пушкин это знал и, как я слышал, досадовал, когда при выходе с придворного бала слышал крик жандармов: «Карету сочинителя Пушкина».

(Я. Полонский)

Фаддей Булгарин

Фаддей Венедиктович Булгарин в своих «Воспоминаниях» говорит, что, ночуя на месте сражения, он положил себе под голову вместо подушки убитого неприятеля. Признаюсь, у меня недостало бы такого хладнокровия.

Да ведь Фаддей Венедиктович был во всех случаях не чета другим – герой!

(И. Лажечников)

* * *

Булгарин напечатал во 2-й части Новоселья 1834 года повесть Приключение квартального надзирателя, которая кончается следующими словами:

«Это я заметил, служа в полиции». Фаддей Булгарин.

Вот славный эпиграф!

(П. Вяземский)

На Ф. В. Булгарина

I

Не то беда, что ты поляк:
Костюшко лях, Мицкевич лях!
Пожалуй, будь себе татарин, —
И тут не вижу я стыда;
Будь жид – и это не беда;
Беда, что ты Видок Фиглярин.

II

Не то беда, Авдей Флюгарин,
Что родом ты не русский барин,
Что на Парнасе ты цыган,
Что в свете ты Видок Фиглярин;
Беда, что скучен твой роман.

(А. Пушкин)

Сергей Глинка

В бытность свою в Смоленске Сергей Николаевич Глинка подъехал на извозчике к одному знакомому дому, слез с дрожек, снял с себя сюртук, который был надет поверх фрака, положил на экипаж и пошел по лестнице. Посидев недолго в гостях, он вышел из дому, но ни сюртука, ни извозчика не оказалось. Глинка отправился в полицию, чтобы заявить о пропаже.

– Извольте, – говорят ему, – взять в казначействе гербовый лист в пятьдесят копеек, и мы напишем объявление.

– Как! У меня украли, да я еще и деньги должен платить?! – возразил Глинка и прямо отсюда пошел на биржу, где стоят извозчики; посмотрел – вора не было.

– Послушайте, братцы, – сказал он извозчикам, – вот что со мной случилось, вот приметы вашего товарища, найдите мой сюртук. Я живу там-то, зовут меня Сергей Николаевич Глинка.

– Знаем, знаем, батюшка, – закричали извозчики.

На другой день сюртук был найден и вор приведен.

Глинка сделал приличное наставление виновному, надел сюртук и отправился в полицию.

– Извольте видеть, – сказал он с довольным видом, – полтины не платил, просьбы не писал, сюртук на мне, а я не полицмейстер!

(«Исторические рассказы…»)

Михаил Лермонтов

Дальний родственник Лермонтова Николай Дмитриевич Юрьев, окончивший в 1834 г. вместе с ним Школу гвардейских подпрапорщиков и кавалерийских юнкеров, рассказывал о масленице 1835 г., проводимой Лермонтовым в Царском Селе: «Бабушка соскучилась без своего Мишеля, пребывавшего в Царском и кутившего там напропалую в веселой компании. В одно прекрасное февральское утро честной масленицы я, по желанию бабушки, распорядился, чтоб была готова извозчичья молодецкая тройка с пошевнями, долженствовавшая мигом доставить меня в Царское, откуда решено было привезти беглеца…

Тройка моя уже была у подъезда, как вдруг ко мне вваливается со смехом и грохотом и бряцанием оружия, как говорит бабушка, честная наша компания, предводительствуемая Костей Булгаковым, тогда еще подпрапорщиком Преображенского полка, а с ним подпрапорщик же лейб-егерь Гвоздев, да юнкер лейб-улан Меринский… И вот две тройки с нами четырьмя понеслись в Царское Село…