Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты

– Если, ваше величество, министр юстиции не имеет счастья заслуживать вашего доверия, то ему не остается ничего более, как исполнять вашу высочайшую волю. Эта записка будет внесена в комитет!

– Что это значит? – спросил Александр с удивлением. – Я не знал, что ты так вспыльчив! Подай мне проект указа, я подпишу.

Дмитриев подал. Государь подписал и отпустил его очень сухо.

Когда Дмитриев вышел за дверь, им овладели раскаяние и досада, что он не удержался и причинил императору, которого чрезвычайно любил, неудовольствие. Под влиянием этих чувств он вернулся и отворил дверь кабинета. Александр, заметив это, спросил:

– Что тебе надобно, Иван Иванович? Войди.

Дмитриев вошел и со слезами на глазах принес чистосердечное покаяние.

– Я вовсе на тебя не сердит! – отвечал государь. – Я только удивился. Я знаю тебя с гвардии и не знал, что ты такой сердитый! Хорошо, я забуду, да ты не забудешь! Смотри же, чтоб с обеих сторон было забыто, а то, пожалуй, ты будешь помнить! Видишь, какой ты злой! – прибавил он с милостивой улыбкой.

(«Из жизни русских писателей»)

* * *

Однажды министр юстиции Иван Иванович Дмитриев, явившись с докладом к императору Александру, представил ему дело об оскорблении величества. Государь, отстранив рукою бумаги, сказал:

– Ведь ты знаешь, Иван Иванович, что я этого рода дела никогда не слушаю. Простить – и кончено. Что же над ними терять время?

– Государь! – отвечал Дмитриев. – В этом деле есть обстоятельства довольно важные, дозвольте хоть их доложить отдельно.

– Нет, Иван Иванович. Чем важнее такого рода дела, тем меньше хочу их знать. Тебя это, может быть, удивляет, но я тебе объясню. Может случиться, что я, как император, все-таки прощу, но, как человек, буду сохранять злобу, а я этого не хочу. Даже при таких делах вперед не говори мне никогда и имени оскорбителя, а говори просто «дело об оскорблении Величества», потому что я хотя и прощу, хотя и не буду сохранять злобы, но буду помнить его имя, а это нехорошо.

(«Исторические рассказы…»)

Д. В. Дашков

Дмитрий Васильевич Дашков был членом С.-Петербургского общества любителей словесности, наук и художеств. Предложили в почетные члены известного стихотворца графа Д. И. Хвостова. Дашков был против этого, но большинство голосов решило выбор; надобно было покориться. Дашков, уступив большинству, просил общество, по крайней мере, дозволить ему сказать обычную приветственную речь новоизбранному члену; и общество, не подозревая никакой шутки, на это согласилось.

Дашков сказал речь, наполненную похвал, но вместе такой иронии, которая бросалась в глаза всякому и уничтожала все другие мнения в пользу поэзии нового члена.

В то время Дашков служил в департаменте министерства юстиции. Иван Иванович Дмитриев, бывший тогда министром, по преимуществу любил Дашкова и высоко ценил прямоту его характера и необыкновенные его способности. Но, узнавши об этой выходке, как ни смеялся, однако пожурил оратора, разумеется, не как подчиненного, а как молодого человека, в котором он принимал особенное участие и который сам был ему искренно предан.

Гр. Хвостов поступил, однако, со своей стороны хорошо; т. е. хорошо вышел из затруднения признаться в вытерпленной насмешке. На другой же день он прислал звать Дашкова обедать. Дашков пришел к Дмитриеву просить его совета, ехать ли ему на этот обед. Дмитриев сказал ему решительно: «Советую ехать, Дмитрий Васильевич. Знаю, что тебе будет неловко; но ты должен заплатить этим за свою неосторожность». За обедом гр. Хвостов благодарил Дашкова и рассыпался в похвалах его достоинствам; но за кофеем, в стороне от других, сказал ему: «Неужели вы думаете, что я не понял вашей иронии? Конечно, ваша речь была очень забавна; но нехорошо, что вы подшутили так над стариком, который вам ничего дурного не сделал. Впрочем, я на вас не сержусь; останемся знакомы по-прежнему». Иван Иванович, от которого я это слышал, находил, что это было очень хорошо и благородно со стороны оскорбленного стихотворца. Тем эта история и кончилась между ними. Но Общество (это справедливо напомнил мне один мой критик) исключило Дашкова из своих членов.

(М. Дмитриев)

Театр в начале столетия

Русский театр в первые два-три года Александрова царствования оставался еще российским театром, созданным Сумароковым, и почти не подвигался вперед. Представление одной новой пьесы, «Лиза, или Торжество благодарности», весьма ничтожной и давно забытой, было важным происшествием и возбудило не только внимание, но и удивление публики, а автор г. Ильин удостоился чести совершенно новой, дотоле у нас неслыханной: его вызвали на сцену. Ободренный сим примером, другой автор, г. Федоров, следующей весною вывел на сцену другую «Лизу», взятую из «Бедной Лизы» Карамзина, но имел успех уже посредственный.

Недолго сии люди одни владели русской сценой, пока не явились сперва Крылов, а потом и Шаховской и продлили цепь русских комиков, прерванную смертью Княжнина и Фонвизина и молчанием Капниста.