Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты

Когда перед 1812 годом был выстроен в Москве большой театр, граф Ростопчин говорил, что это хорошо, но недостаточно: нужно купить еще 2000 душ, приписать их к театру и завести между ними род подушной повинности, так чтобы по очереди высылать по вечерам народ в театральную залу: на одну публику надеяться нельзя. Страсть к театру развилась в публике позднее; но и тогда уже были театралы и страстные сторонники то русских актеров, то французских. В числе первых был некто Гусятников, человек зрелых лет и вообще очень скромный. Он вышел из купеческого звания, но мало-помалу приписался к лучшему московскому обществу и получил в нем оседлость. Он был большой поклонник певицы Сандуновой. Она тогда допевала в Москве арии, петые ею еще при Екатерине II, и увлекала сердца, как во время оно. Она заколдовала сердце старика графа Безбородки, так, что даже вынуждена была во время придворного спектакля жаловаться императрице на любовные преследования седого волокиты. Гусятников был обожатель более скромный и менее взыскательный. В то время, о котором говорим, приехала из Петербурга в Москву на несколько представлений известная Филис-Андрие. Русская театральная партия взволновалась от этого иноплеменного нашествия и вооружилась для защиты родного очага. Поклонник Сандуновой, Гусятников, стал, разумеется, во главе оборонительного отряда. Однажды приезжает он на французский спектакль, садится в первый ряд кресел, и только что начинает Филис рулады свои, он всенародно затыкает себе уши, встает с кресел с заткнутыми ушами, торжественно проходит всю залу, кидая направо и налево взгляды презрения и негодования на недостойных французолюбцев (как нас тогда называли с легкой руки Сергея Глинки, доброго и пламенного издателя «Русского вестника»).

* * *

Муж Сандуновой был тоже актер, публикою любимый. Одновременно брат его был известный обер-секретарь. Братья были дружны между собою, что не мешало им подтрунивать друг над другом. «Что это давно не видать тебя?» – говорит актер брату своему. «Да меня видеть трудно, – отвечал тот, – утром сижу в Сенате, вечером дома за бумагами; вот тебя – дело другое: каждый, когда захочет, может увидеть тебя за полтинник». – «Разумеется, – говорит актер, – к вашему высокородию с полтинником не сунешься».

(П. Вяземский)

* * *

Что же касается актрис, то Сила Сандунов говорит, что их жалеть нечего, потому что они имеют свои ресурсы. Селивановский заметил, что жена его также актриса. «Так что ж? – возразил Сандунов. – Жена сама по себе, а актриса сама по себе: два амплуа – и муж не в убытке».

(С. Жихарев)

* * *

В тот день, когда было получено известие о Клястицком и Кобринском сражениях, шла русская опера «Старинные Святки», и Сандунова играла Настасью. Когда по обыкновению она запела песню: «Слава Богу на небе, слава», – то вдруг остановилась, подошла к рампе, и с самым пламенным чувством запела:

Слава храброму графу Витгенштейну,
Поразившему силы вражески! Слава!
Слава храброму генералу Тормасову,
Поборовшему супостата нашего! Слава!

Театр загремел и потрясся от рукоплесканий и криков «ура!». Когда же певицу заставили повторить, то она снова подошла к рампе и медленно запела тихим, дрожащим голосом:

Слава храброму генералу Кульневу,
Положившему живот свой за отечество! Слава!

На этот раз весь театр залился слезами вместе с певицей.

(М. Пыляев)

Отечественная война 1812 года

Перед объявлением войны России, в 1812 году, Наполеон отправил послу своему при петербургском дворе Коленкуру депешу, в которой, между прочим, писал, что «французское правительство никогда не было так склонно к миру, как в настоящее время, и что французская армия не будет усилена». Получив эту депешу, Коленкур тотчас сообщил ее лично императору Александру. Государь, имея неоспоримые доказательства, что Наполеон деятельно готовился к войне, отвечал на уверения Коленкура: «Это противно всем полученным мною сведениям, господин посланник, но ежели вы скажете мне, что этому верите, то и я изменю мое убеждение». Такое прямое обращение к честности благородного человека победило скрытность дипломата: Коленкур встал, взял свою шляпу, почтительно поклонился государю и ушел, не сказав ни слова.

(«Исторические рассказы…»)

Отпуская в 1812 году в действующую армию военного агента английского правительства, генерала Вильсона, император Александр при прощании сказал ему:

– Прошу вас объявить всем от моего имени, что я не стану вести никаких переговоров с Наполеоном, пока хоть один вооруженный француз будет оставаться в России… Лучше отращу себе бороду по пояс и буду питаться картофелем в Сибири.

(Из собрания И. Преображенского)