Это восклицание дошло до Англии, и в 1814 году появился в Лондоне портрет девицы в национальном донском костюме с надписью «мисс Платов», «по любви к отцу – отдаю руку, а по любви к отечеству – и сердце свое». Впоследствии эта дочь Марья Матвеевна вышла замуж за донского генерала Т. Д. Грекова.
Генерал Н. Н. Раевский
Один из наших генералов, не пользующийся блистательною славой, в 1812 году взял несколько пушек, брошенных неприятелем, и выманил себе за то награждение. Встретившись с генералом Н. Н. Раевским и боясь его шуток, он, дабы их предупредить, бросился было его обнимать; Раевский отступил и сказал ему с улыбкой: «Кажется, ваше превосходительство принимаете меня за пушку без прикрытия».
Всегда спокойный, приветливый, скромный, чувствующий силу свою и невольно дававший чувствовать оную мужественную, разительною физиономией и взором… Он был всегда тот же со старшими и равными себе, в кругу друзей, знакомых, перед войсками в огне битв и среди них в мирное время.
Раевский очень умен и удивительно искренен даже до ребячества, при всей хитрости своей. В опасности он истинный герой, он прелестен. Глаза его разгорятся, как угли, и благородная осанка его поистине сделается величественною.
Денис Давыдов
Пушкин говорил о Денисе Васильевиче Давыдове: «Военные уверены, что он отличный писатель, а писатели про него думают, что он отличный генерал».
Когда появились первые 8 томов «Истории Государства Российского», он (Ф. И. Толстой) прочел их одним духом и после часто говорил, что только от чтения Карамзина узнал он, какое значение имеет слово отечество, и получил сознание, что у него отечество есть. Впрочем, недостаток этого сознания не помешал ему в 12-м году оставить калужскую деревню, в которую сослан он был на житье, и явиться на Бородинское поле: тут надел он солдатскую шинель, ходил с рядовыми на бой с неприятелем, отличился и получил Георгиевский крест 4-й степени.
С. Н. Глинка
Государь император Александр I пожаловал С. Н. Глинке бриллиантовый перстень в восемьсот рублей ассигнациями. Глинка приехал в один знакомый дом и показал свой перстень гостям и хозяевам. В эту минуту предложили сбор денег в пользу какого-то бедного семейства. Денег с Глинкой не случилось: он, не задумываясь, пожертвовал свой перстень. Сколько ни уговаривали его, сколько ни предлагали ему отдать за него небольшую сумму, которую он после пришлет хозяину дома, он никак не согласился и приехал домой без перстня.
В 1812 году, во время пожертвований на ополчение, он пожертвовал все свои серебряные ложки; на другой день пригласил гостей обедать и подал им деревянные! Спросят: зачем же было приглашать гостей, чтобы подать им деревянные ложки? – не знаю; я только пишу то, что было и как было.
Это было в Москве, в 1812 году. Я был еще в Университетском благородном пансионе и только что был произведен по экзамену 12 июня в студенты Университета; но в то же время, будучи давно уже записан в архив иностранной коллегии, по понедельникам я ездил в архив на службу. Однажды в архиве показывают мне в рукописи, в переводе на русский язык, прокламацию Наполеона, и мы все принялись читать ее. В ней были обещания русскому народу свободы и прочее. В это время приезжает наш начальник, Алексей Федорович Малиновский. Увидев нас, читающих бумагу, он спросил: «Что вы, господа, читаете? Верно, эту прокламацию? Не верьте ничему этому. Советую нам не читать ее и не переписывать: вы увидите, что из этого выйдет что-нибудь нехорошее и опасное».
Граф Ростопчин велел сделать об этой прокламации разыскание, тем более что такого рода бумага, напечатанная в иностранной газете, не могла пройти через газетную цензуру: этот номер был бы запрещен.
Оказалось, что эту бумагу переводил купеческий сын Верещагин и что он получил эти газеты от сына московского почт-директора Федора Петровича Ключарева. Когда надобно было взять Верещагина к допросу, оказалось, что он укрывается в доме почтамта на Мясницкой…