Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты

Когда Михаил Орлов, посланный в Копенгаген с дипломатическим поручением, возвратился в Россию с орденом Данненброга, кто-то спросил его в московском Английском клубе: «Что же, ты очень радуешься салфетке своей?» – «Да, – отвечал Орлов, – она мне может пригодиться, чтобы утереть нос первому, кто осмелится позабыться передо мною».

(П. Вяземский)

Взятие Парижа

Когда, при занятии союзными войсками Парижа, французский Сенат объявил (21 марта 1814 г.) императора Наполеона и всех лиц его семейства лишенными права на престол Франции, Наполеон, находившийся в Фонтенбло, прислал к императору Александру, с целью склонить его в свою пользу, бывшего французского посла в Петербурге Коленкура.

Государь принял благосклонно сановника, оставшегося преданным и в несчастье своему властителю, но остался непоколебим в намерении не мириться с Наполеоном. «Я не питаю никакой ненависти к Наполеону, – сказал Александр, – он несчастлив, и этого довольно, чтоб я позабыл зло, сделанное им России. Но Франция, Европа имеют нужду в мире и не могут пользоваться им при Наполеоне. Пусть он требует, что пожелает собственно для себя. Если бы он согласился удалиться в мои владения, то нашел бы там щедрое и, что еще лучше, радушное гостеприимство. Мы дали бы великий пример свету: я – предложив, а Наполеон – приняв это убежище. Но мы не можем с ним вести переговоры ни о чем, кроме его отречения от престола».

(Из собрания И. Преображенского)

* * *

В сражении при Монмартре особенно отличился находившийся в русской службе генерал граф А. Ф. Ланжерон. Через несколько дней после этого, на обеде, к которому был приглашен и Ланжерон, император Александр обратился к графу и сказал:

– Я недавно осматривал высоты Монмартра и нашел там запечатанный конверт на ваше имя.

Ланжерон отвечал, что ничего не терял.

– Однако я, кажется, не ошибся, – возразил государь и, вынув из кармана пакет, подал ему, прибавив: – Посмотрите.

Взяв пакет, Ланжерон с удивлением увидел, что он действительно адресован на его имя. Можно судить о его радости, когда, распечатав пакет, он нашел в нем орден Св. Апостола Андрея Первозванного.

* * *

Во время торжественного вступления русских войск в Париж император Александр находился в самом радостном настроении духа и весело шутил с лицами своей свиты. Алексей Петрович Ермолов, вспоминая этот день, рассказывал, что государь подозвал его к себе и, указывая незаметно на ехавшего обок австрийского фельдмаршала князя Шварценберга, сказал по-русски:

– По милости этого толстяка не раз ворочалась у меня под головою подушка. – И, помолчав с минуту, спросил: – Ну, что, Алексей Петрович, теперь скажут в Петербурге? Ведь право, было время, когда у нас, величая Наполеона, меня считали простяком.

– Не знаю, государь, – отвечал Ермолов. – Могу сказать только, что слова, которые я удостоился слышать от Вашего Величества, никогда еще не были сказаны монархом своему подданному.

* * *

Проезжая мимо Вандомской колонны в Париже и взглянув на колоссальную статую Наполеона, воздвигнутую на ней, император Александр сказал:

– Если б я стоял так высоко, то боялся бы, чтоб у меня не закружилась голова.

(«Исторические рассказы…»)

Говорили, что Платов вывез из Лондона, куда он ездил в 1814 году в свите императора Александра, молодую англичанку в качестве компаньонки. Кто-то, – помнится, Денис Давыдов, – выразил ему удивление, что, не зная по-английски, он сделал такой выбор. «Я скажу тебе, братец, – отвечал он, – это совсем не для физики, а больше для морали. Она – добрейшая душа и девка благонравная; а к тому же такая белая и дородная, что ни дать ни взять ярославская баба».

(П. Вяземский)

* * *

Императрица Мария Федоровна спросила у знаменитого графа Платова, который сказал ей, что он с короткими своими приятелями ездил в Царское Село:

– Что вы там делали – гуляли?

– Нет, государыня, – отвечал он, разумея по-своему слово гулять, – большой-то гульбы не было, а так бутылочки по три на брата осушили…

(«Древняя и новая Россия», 1879. Т. I).

* * *

Граф Платов любил пить с Блюхером. Шампанского Платов не любил, но был пристрастен к цимлянскому, которого имел порядочный запас. Бывало, сидят да молчат, да и налижутся. Блюхер в беспамятстве спустится под стол, а адъютанты его поднимут и отнесут в экипаж. Платов, оставшись один, всегда жалел о нем:

– Люблю Блюхера, славный, приятный человек, одно в нем плохо: не выдерживает.

– Но, ваше сиятельство, – заметил однажды Николай Федорович Смирной, его адъютант или переводчик, – Блюхер не знает по-русски, а вы по-немецки; вы друг друга не понимаете, какое вы находите удовольствие в знакомстве с ним?

– Э! Как будто нужны разговоры; я и без разговоров знаю его душу; он потому и приятен, что сердечный человек.

* * *

Граф Платов всегда носил белый галстук. Император Александр заметил ему это.

– Белый галстук поопрятнее. Вспотеешь, так можно вымыть, – отвечал граф.

* * *