Императорская Россия в лицах. Характеры и нравы, занимательные факты, исторические анекдоты

– Ну, как нравятся тебе здешние войска? – спросил он его.

– Превосходны, – отвечал Офросимов. – Тут уж не видать клавикордничанья.

– Как? Что ты хочешь сказать?

– Здесь не прыгают клавиши одна за другою, а все движется стройно, цельно, как будто каждый солдат сплочен с другими.

Великому князю очень понравилась такая оценка.

* * *

В 18-м или 19-м году, в числе многих революций в Европе, совершилась революция и в мужском туалете. Были отменены короткие штаны при башмаках с пряжками, отменены и узкие в обтяжку панталоны с сапогами сверх панталон; введены в употребление и законно утверждены либеральные широкие панталоны с гульфиком впереди, сверх сапог или при башмаках на балах. Эта благодетельная реформа в то время еще не доходила до Москвы. Приезжий N. N. первый явился в Москву в таких невыразимых на бал М. И. Корсаковой. Офросимов, заметя его, подбежал к нему и сказал: «Что ты за штуку тут выкидываешь? Ведь тебя приглашали на бал танцевать, а не на мачту лазить; а ты вздумал нарядиться матросом».

(П. Вяземский)

Граф В. И. Апраксин

Генерал Чаплиц, известный своей храбростью, говорил очень протяжно, плодовито и с большими расстановками в речи своей. Граф Василий Апраксин, более известный под именем Васеньки Апраксина, приходит однажды к великому князю Константину Павловичу, при котором находился он на службе в Варшаве, и просится в отпуск на 28 дней. Между тем ожидали на днях приезда в Варшаву императора Александра.

Великий князь, удивленный этой просьбой, спрашивает его, какая потребность заставляет его отлучаться от Варшавы в такое время. «Генерал Чаплиц, – отвечает он, – назвался ко мне завтра обедать, чтобы рассказать мне, как попался он в плен в Варшаве во время первой Польской революции. Посудите сами, ваше высочество, раньше 28 дней никак не отделаюсь».

* * *

Разнесся слух, что папа умер. Многие старались угадывать, кого на его место изберет новый конклав. «О чем тут толковать, – перебил речь тот же Апраксин, – разумеется, назначен будет военный». Это слово, сказанное в тогдашней Варшаве, строго подчиненной военной обстановке, было очень метко и всех рассмешило.

Однажды преследовал он (Апраксин) Волконского своими жалобами. Тот, чтобы отделаться, сказал ему: «Да подожди, вот будет случай награждения, когда родит великая княгиня (Александра Федоровна)». – «А как выкинет?» – подхватил Апраксин.

(П. Вяземский)

При лейб-уланском полку, которым командовал великий князь Константин Павлович, состоял ветеринар по фамилии Тортус, прекрасно знавший свое дело, но горчайший пьяница. Тортус разыгрывал в полку роль Диогена и своим ломаным русским языком говорил правду в лицо всем, даже великому князю, называя всех на «ты». Константин Павлович очень любил Тортуса и никогда не сердился на его грубые ответы и выходки.

Однажды, во время похода, великий князь, приехав на бивуак, спросил Тортуса, хорошо ли ему при полку?

– В твоем полку нет толку! – отвечал старик и, махнув рукой, ушел без дальнейших объяснений.

Раз великий князь постращал за что-то Тортуса палками.

– Будешь бить коновала палками, так станешь ездить на палочке, – заметил хладнокровно Тортус.

В другой раз великий князь похвалил его за удачную операцию над хромою лошадью.

– Поменьше хвали, да получше корми, – угрюмо отвечал старик.

Великий князь рассмеялся, велел Тортусу прийти к себе, накормил его досыта и сам напоил допьяна.

(Ф. Булгарин)

Обер-полицмейстер А. С. Шульгин

Московский обер-полицмейстер Александр Сергеевич Шульгин был горд и надменен. Это обстоятельство много вредило ему в отношениях к самолюбивым москвичам.

Однажды является к Шульгину по делам богатый первогильдейный купец и располагается в приемной, бережно положив свою меховую шапку у письменного стола.

В приемную вышел Шульгин, и прежде всего ему почему-то бросилась в глаза эта шапка.

– Чья? – грозно спросил он посетителей, указывая на нее.

– Моя, ваше превосходительство, – ответил купец, несколько смутившись, и неловко потянулся к собственности.

– Как же ты смел положить свою шапку на мое кресло! – наступил на него обер-полицмейстер.

Такой неласковый прием неожиданно проштрафившегося купца сконфузил и обидел его.

– Помилуйте, – сказал он, давая понять Шульгину, что тот разговаривает не с каким-нибудь разночинцем, а с коммерческой особой. – Я ведь первой гильдии купец!

– А я, по-твоему, второй что ли? – сердито воскликнул обер-полицмейстер и приказал дежурному квартальному: – Дать ему метлу и заставить вымести улицу.

Как купец ни упирался и ни протестовал, а улицу вымел…

(Из собрания М. Шевлякова)

* * *

При переводе К. Я. Булгакова из московских почт-директоров в петербургские обер-полицмейстер Шульгин говорил брату его Александру. «Вот мы и братца вашего лишились. Все это комплот против Москвы. Того гляди и меня вызовут. Ну уж, если не нравится Москва, так скажи прямо: я берусь выжечь ее не по-французски и не по-ростопчински, а по-своему, так что после меня не отстроят ее во сто лет».