Императрица

Далеко за полночь Цыси отложила пергамент. Однако и теперь она не встала и не пошла в спальню. В золотых подсвечниках огромные красные свечи догорели до самых гнезд, и пламя прыгало. На высоких разрисованных балках играли странные тени. Пришел внимательный Ли Ляньинь, молча вставил в подсвечники новые свечи и опять ушел. А она по-прежнему сидела, опершись подбородком на правую руку, и пребывала в таком глубоком раздумье, какого прежде никогда не знала. Сын имел всего пять лет от роду, и до его шестого дня рождения оставалось еще полгода. Ей самой исполнилось двадцать шесть. Наследник не мог воссесть на трон Дракона до своего шестнадцатого дня рождения, и в течение десяти долгих лет она, молодая женщина, должна править вместо своего сына. Какое же государство ей досталось? Страна обширнее, чем умещалось в воображении, страна старше самой истории, народ, который никто еще не сумел пересчитать и которому сама правительница была чужой. Даже в мирное время эта империя легла бы ей на плечи чудовищным бременем, а о мире приходилось только мечтать. Восстание бушевало, страна была разделена, потому что мятежник Хун правил как император в Нанкине — южной столице последней китайской династии Мин. Императорские армии беспрерывно воевали с самозванцем, однако его власть держалась, а зажатый меж двумя этими армиями народ нищал и голодал. Правительственные солдаты, как императрица хорошо знала, были немногим лучше бунтовщиков; платили им редко, и чтобы не умереть от голода, они одновременно с боевыми действиями предавались разбою и грабежам. В конце концов эти вояки поразорили столько полей и посжигали столько деревень, что сельские жители возненавидели их не. меньше, чем мятежников.

А тут вспыхнуло еще одно восстание: взбунтовались мусульмане южной провинции Юньань. Эти люди вели свой род от ближневосточного корня, от арабов, которые в прежние века приезжали по торговым делам и оставались, женясь на китаянках и рожая детей-метисов. Полукровки поклонялись чужим богам, а когда число купеческих' потомков умножилось, то усилилось влияние и их веры. Китайские наместники, назначенные троном Дракона, жили от мусульман далеко, но правили ими алчно и сурово, так что те подняли восстание и поклялись, что отделят свои земли от империи и создадут свое собственное правительство. Таково было ее бремя.

Помимо всего над императрицей висело еще одно, вечное бремя, которое ей нести до конца своих дней. Она не родилась мужчиной. Китайцы же не доверяли правительницам, считая, что женщины на троне приносят только зло. И Мать императрица признавала, что ее подданные имели некоторые основания так думать. За долгие часы, что она в одиночестве просидела над книгами, Цыси хорошо изучила историю и помнила, что произошло в VIII веке в династии Тан.

Тогда императрица By, супруга великого императора Дай-цзуна, захватила трон в ущерб своему сыну, и ее злой поступок лег позорным пятном на всех женщин. Мужчины поднялись против нечестивицы и освободили молодого императора из тюрьмы, куда его бросила собственная мать. Однако беды правителя на этом не кончились, поскольку, в свою очередь, возжаждала трона уже его супруга, императрица Вэй. Эта дама пряталась за занавесями, собирала сплетни и натворила столько неблаговидных дел, что одна смерть смогла угомонить ее.

Но едва интриганка оказалась в могиле и была надежно прикрыта тяжелым камнем, как ее соперница — принцесса Тайпин тоже пустилась строить козни. Принцесса замыслила отравить сына императора, являвшегося наследником, и ее тоже пришлось лишить жизни. Но этот самый наследник, став императором, попал под чары молоденькой прелестной наложницы Квэйфэй, которая так пленила императора своей красотой и блеском своего ума и до того разорила беднягу своей любовью к драгоценностям, шелкам и духам, что люди, не выдержав, восстали, и народный предводитель вынудил Квэйфэй повеситься прямо на глазах ее высочайшего поклонника.

Однако вместе с ней умерла и слава династии Тан, потому что император не захотел больше править, а уединился в вечной скорби. И хотя все эти злосчастные дамы давно уже умерли — для Цыси они все равно оставались врагами. Поверит ли теперь народ, что женщина может править мудро и справедливо?

Таково было ее бремя.

Но все-таки самым главным бременем Матери императрицы была она сама. Да, образованностью Цыси превосходила многих ученых, но в то же время она знала, что имеет недостатки и слабости и что, будучи еще молодой и страстной, может оказаться рабой собственных желаний. Как же хорошо высочайшая понимала, что не походила на цельную натуру — такую, что словно изваяна из одной глыбы мрамора. Не менее десятка разных женщин уживались в ней, и не все они были сильными и рассудительными. У нее имелись свои слабости, свои страхи, свое желание иметь того, кто сильнее, мужчину, которому она могла бы довериться. Но где же он был сейчас?

На этом вопросе императрица прервала свои размышления. Закоченевшая до самого сердца, она поднялась. Верный евнух поспешил навстречу.