Императрица Ольга

– Хороший ответ, сын мой, – кивнул епископ, – и самое главное, я вижу, что ты действительно так думаешь, а не просто пытаешься произвести на меня благоприятное впечатление. Я ведь вижу, что ты и на самом деле из тех, кто способен сокрушать целые царства, так же, как в библейские времена Иисус Навин сокрушил стены Иерихона… Страшные времена наступают в этом подлунном мире, если в него приходят такие люди как вы… Вы думаете, я не знаю о событиях этой ужасной войны? О нет, мне вполне известно, что там, где появлялись вы с вашими товарищами, японцев ожидало внезапное и полное уничтожение. Вы обрушивались на врагов как языческая Немезида, всегда добиваясь полного и окончательного разгрома…

– Страшные времена, Преосвященнейший Евсевий, – ответил я, – наступят без всякого нашего участия. Грядет Великий и Ужасный двадцатый век, и я и мои товарищи – это единственное, что стоит между Россией и надвигающимся на нее кошмаром, ибо тот, кто предупрежден, тот вооружен. Мы все жизнь свою положим и глотки зубами рвать будем, лишь бы этот мир не пережил того, что пережила Россия в нашем прошлом. На войне как на войне. Единственное, что нас заботит в таком случае, это чтобы как можно больше русских воинов выжили и победителями вернулись к своим родителям, женам и детям. А за врагов мы не в ответе. У них на это свои генералы есть, и кто же виноват в их бедах, если они сами решили воевать с Россией.

– Да уж, молодой человек, – покачал головой епископ, – а можно немножко поподробнее рассказать об ожидающих Россию бедствиях?

– Можно и поподробнее, – ответил я, – но только вы уверены, что хотите знать всю эту мерзость? Заглянув в сии бездны, вы ужаснетесь увиденному. Даже сам ад с Сатаной и чертями покажется вам понятным и родным местом, ведь сатанинские силы творят зло в силу своей природы, а люди в силу алчности, зависти и ненависти к своему ближнему, а также неумению понимать и прощать тех, кто отличается от них цветом кожи, разрезом глаз, или символом веры…

– Я уверен в себе, молодой человек, – с некоторым раздражением ответил мне епископ Евсевий, – со мною Бог, и он поможет мне вынести все, что вы сможете мне сообщить.

– Хорошо, Ваше Преосвящество, – кивнул я, – можете считать, что вы сами напросились, потом не жалуйтесь. Помните, что во многих знаниях многие печали? Знания, которые несем мы, буквально отравлены ядом. А чтобы вы понимали, что все серьезно, дайте, пожалуйста, сюда библию. Поступим как в американском суде. Все время, пока я буду говорить моя рука будет лежать на священной книге, чтобы вы видели, что я говорю правду, одну только правду… Иначе как я смогу убедить вас в искренности всего сказанного?

– Хорошо, сын мой, – согласился Преосвященный, подавая мне толстую Библию в массивном переплете, – только будьте добры, начните с символа веры. Это для того, чтобы я был уверен, что мы с вами говорим на одном языке.

– Верую в единого Бога Отца, – начал я, положив руку на Библию. – Вседержителя, Творца неба и земли, всего видимого и невидимого. И в единого Господа Иисуса Христа, Сына Божия, Единородного, рожденного от Отца прежде всех веков: Света от Света, Бога истинного от Бога истинного, рожденного, не сотворенного, одного существа с Отцом, Им же все сотворено. Ради нас людей и ради нашего спасения сошедшего с небес, и принявшего плоть от Духа Святого и Марии Девы, и ставшего человеком. Распятого же за нас при Понтийском Пилате, и страдавшего, и погребенного. И воскресшего в третий день согласно Писаниям. И восшедшего на небеса, и сидящего по правую сторону Отца. И снова грядущего со славою, чтобы судить живых и мертвых, Его же Царству не будет конца. И в Духа Святого, Господа, дающего жизнь, от Отца исходящего, с Отцом и Сыном сопокланяемого и прославляемого, говорившего через пророков. В единую святую, соборную и апостольскую Церковь. Признаю одно крещение для прощения грехов. Ожидаю воскресения мертвых, и жизни будущего века. Аминь…

Закончив с Символом Веры, я перешел к своему основному повествованию, и вот что странно – едва я начал говорить, речь моя полилась легко и свободно, будто историю двадцатого века со всеми ее ужасными подробностями излагал не я сам, а кто-то другой, хладнокровный и отстраненный, печалящийся о всех тех ненужных жертвах, которые принесла Россия за истекшие сто лет, пока ее история выписывала кровавые зигзаги…

Но рано или поздно все кончается, подошел к концу и мой рассказ. И после того как я замолчал, в епископской келье наступила полная тишина.

– Да, сын мой, – через некоторое время нарушил молчание епископ, – вы были правы, ваше знание действительно отравлено ядом сомнения…