Императрица Ольга

И вот сидим мы с Бобом в камере, никого не трогаем, от нечего делать лениво играя в карты на интерес, как вдруг – трам-бамм-тарарам! – по всей гауптвахте начинается шум и беготня, какие обычно предшествуют визиту какого-нибудь особо важного лица. И точно! Лязгнул отодвигаемый засов, заскрипели чуть приржавевшие петли, и на пороге нашего узилища обрисовался шалопай Мишкин собственной персоной. Но, Боже! В каком он виде! Загорелый как негр, что только подчеркивает свирепый взгляд его чуть выкаченных светлых глаз, чуб, выгоревший на солнце до полной белизны, по-казачьи торчащий из-под козырька фуражки, и ухмылочка победителя на лице…

– Ну, двоюродные братцы, алкоголики-тунеядцы, – радостно возгласил он, едва увидев наши вытянувшиеся от изумления рожи, – давайте с вещами на выход. Тот, кто не успеет на поезд, до самого Питера будет бежать за нами по шпалам. Раз-два, раз-два, раз-два…

И, отсмеявшись, добавил уже вполне нормальным тоном:

– Вы, кузены, оба, конечно, большие балбесы, и впутались в очень грязное дело, но в ознаменование победы над японцем Ники повелел забыть и простить… тьфу ты, простить и забыть. В то же время ваш Папа прислал телеграмму, в которой попросил меня доставить вас обоих в Петербург в целости и сохранности и сдать ему с рук на руки – для производства отеческого внушения. А то если вас здесь оставить, вы еще во что-нибудь такое же вляпаетесь, да так, что отмыть вас от дерьма будет уже невозможно. Так что вперед бегом и шагом марш, ничего страшнее родительских розог и оплеух вас впереди не ждет.

И этот зверюга – Мишкин? Ни за что бы не поверил! Даже тогда, три месяца назад, он уже был на себя не похож, а сейчас и вовсе будто другой человек. Такой и на трон брата сядет, и врагов в бараний рог скрутит, а также покажет всем неприятелям, где зимует лютая русская кузькина мать. Да и нам лучше его не задевать, хоть мы и не желали ему ничего плохого… Выходим из камеры, и видим, что Мишкина сопровождают самые отъявленные головорезы, каких только можно придумать. Морды наглые, взгляд оценивающий, погоны прапорские, но у каждого короткий карабин на плече и по полному банту солдатских егориев… Встретишь такого ночью в переулке, так сам ему все отдашь – и наган, и кошелек, и саму жизнь. А старший среди них был в звании капитана – такой же, как его люди, если не хуже. А Мишкин и говорит этому капитану: «Вот, Слон, знакомься, Великий князь Кирилл Владимирович – какой ни есть, а все ж родня…». После тех слов капитан-Слон, как глянул на меня своим взглядом, будто прикидывал, как половчее будет меня расстрелять, так сердце в пятки и ушло. И ведь видно, что плевать ему и на великокняжеский титул, и на моего Папа, как наплевать на все это было бы какому-нибудь амурскому тигру, напялившему на себя человечью шкуру. Явно этому Слону про меня кто-то что-то плохое рассказывал, а вот портрет показать не догадался; и вот теперь, с подачи Мишкина, он меня знает.

* * *

Час спустя, вагон литерного поезда Великого князя Михаила Александровича.

Колеса поезда простучали по выходным стрелкам станции, паровоз где-то впереди гугукнул – и впереди открылся путь на Харбин. По всем расчетам, поезд будет там еще до полуночи, с гарантией опережая идущие от Владивостока эшелоны бригады морской пехоты. А сейчас за окнами вагона расстилались унылые пейзажи выжженной солнцем маньчжурской степи, в отдалении украшенной поросшими лесом сопками. Но два человека, сидевших в купе Великого князя Михаила, вели между собой беседу, лишь изредка поглядывая на местные, уже примелькавшиеся им пейзажи.

– И что, Михаил Александрович, – спрашивал у Великого князя капитан Рагуленко, – вы с братом думаете, что этот кадр возьмется за ум и прекратит свои интриги? Да черта с два.

– Я, честно говоря, не знаю, – отвечал Михаил, – о чем думает Ники, и думает ли он вообще. С одной стороны, семейство Владимировичей не способно на что-нибудь хорошее, так же, как кошка не способна гавкать, а с другой стороны, привлечение к ответственности кого-то из Великих князей по делу о государственной измене было бы настоящим нонсенсом. Такого, по-моему, вообще никогда не бывало.

– В том то и дело, что бывало, – хмыкнул Рагуленко, – и если Иван Грозный прибил своего сына действительно сгоряча, можно сказать, ни за что ни про что, то Петр Великий вполне осознанно устроил судилище над наследником престола, после чего приказал казнить его лютой смертью…

– Ну, так то отец над сыном, и к тому же целых двести лет назад, – не согласился с собеседником Михаил, – в те времена у отца над сыном была буквально абсолютная власть, а если этот отец еще и самовластный монарх… Нет, нет и еще раз нет. Наш случай под ту историю совсем не подходит, тем более что Кир – это совсем не организатор и руководитель заговора, а всего лишь кукла, удобная для манипуляций…

Некоторое время спустя его собеседник сидел молча, будто бы размышляя.