Императрицы

Тело императора Петра Федоровича перевезли в ночь с воскресенья седьмого июля на понедельник восьмого из Ропши в Александро-Невскую лавру и поставили в тех самых покоях, где лежало перед погребением тело трехлетней дочери Екатерины Алексеевны, Великой княжны Анны Петровны, родившейся после Павла Петровича и в младенческих годах скончавшейся.

Петр Федорович был одет в светло-голубой мундир с широкими белыми отворотами голштинских драгун, руки его были скрещены на груди, на них белые перчатки с большими крагами времен Карла XII. Тело покоилось в красном бархатном гробу с широким серебряным галуном, поверх был накинут парчовый покров, спускающийся до пола. Гроб стоял на невысоком катафалке в две ступени. Вокруг в высоких свещниках горели гробовые свечи. Ни орденов, ни регалий не было подле тела. Небольшая, низкая комната была сплошь — и стены, и потолок, и пол — обита черным сукном, вся мебель из нее была вынесена. Двери были открыты настежь, и летний сквозной ветер шевелил на голове покойника редкие волосы. Страшен был мертвец. Темное лицо, шея обмотана черным шарфом. У гроба голштинские часовые. Дежурные офицеры гвардии торопили пришедший поклониться народ. В тишине покоя, где колебалось пламя вздуваемых ветром свечей, был слышен стук сапог проходящих людей и строгие окрики.

— Проходите, судари, не задерживайтесь!..

— Проходите, не останавливаясь!..

Во всем торопливость, опасение чего-то и страх. В лаврском саду под высокими березами толпился народ. В народе шли разговоры.

На чужой роток не накинешь платок…

— Известное дело — убили… Сам видел — шрам на шее. Душили, стало быть. С того и шарфом закутан. Разве так полагается, чтобы особ императорской фамилии…

— А страшный какой!..

— Чистый монстр!

— Волосья на морбусе шевелятся… Жуть!..

— Стало быть, сама и распорядилась.

— То-то и не придет, не пожалует полюбоваться на свое злодейство.

За такие слова людей не брали под караул. Не прочен был еще престол. Сомнение не рассеялось в Петербурге.

Об этих толках доложили Никите Ивановичу Панину, и тот счел долгом предупредить государыню.

Он просил ее отменить намерение и не идти на похороны бывшего императора. Екатерина Алексеевна была непреклонна. Напротив, она считала, именно ввиду таких разговоров ей и надо быть на погребении, показать свое примирение с усопшим и отклонить зловредные слухи.

— Ваше Величество, вас о том будет просить Сенат.

— Зачем, Никита Иванович?.. Мой долг быть на похоронах моего супруга, и я свой долг исполню до конца.

Сенат согласился с доводами Панина и в полном составе явился к государыне в ее покои просить, чтобы «Ее Величество шествие свое в Невский монастырь к телу бывшего императора Петра Третьего отложить изволила».

Императрица выслушала сенаторов, но отказалась исполнить их просьбу. После долгих убеждений и уговариваний она согласилась лишь, чтобы через обер-прокурора князя Козловского было объявлено святейшему Синоду, что погребение отправлено будет без высочайшего Ее Императорского Величества при том присутствия, и о том было через Академию наук напечатано в газетах. Но сама государыня на похоронах будет присутствовать. Своим официальным отказом она устраняла сложный церемониал погребения и упрощала его до похорон частного лица.

В среду, десятого июля, состоялось погребение. В Невский монастырь явились особы первых пяти классов, приглашенные на церемонию повестками, приехал старик фельдмаршал Миних, генерал-полицеймейстер Корф и голштинские офицеры. Кладбищенская роща между покоями монастыря и церковью была полна народом, падким до зрелищ.

Перед выносом гроба к монастырскому зданию подъехала траурная императорская карета, запряженная шестью лошадьми попарно цугом. Из нее вышла государыня в сопровождении одной фрейлины. В черном платье с длинным треном, в наколке с вуалью, откинутой назад, строгая, спокойная, величественная и печальная, с высоко поднятой головой, она прошла в покои и поклонилась телу своего мужа.

Восемь асессоров взяли гроб и понесли его в Благовещенскую церковь. Императрица следовала за гробом. Она отстояла заупокойную литургию и присутствовала при погребении. Когда она вышла на паперть — народ обнажил головы. Глубокая тишина стояла в толпе.

Не опуская головы, сосредоточенная в себе и суровая, государыня прошла к карете, фрейлина усадила ее, убрала шлейф ее платья, села рядом, и карета покатила по березовой аллее через народную толпу.

Народ молчал… Но в сознание его вошло: «Да… Это императрица!..»

II

Государыня восшествием своим на престол была обязана небольшому числу лиц, и прежде всего братьям Орловым. Не приезжай в то ясное утро за нею в Монплезирский дворец Алексей Орлов, не повези ее к измайловцам, не встреть у измайловцев ее решительный, на все готовый Григорий — кто знает, как еще повернулись бы дела? Государыня сверх меры и возможностей наградила всех, ей помогавших, и Орловых больше всего.