Императрицы

Сама государыня Пугачева не боялась, но из Москвы были панические «эхи»… Готовы были вывозить казну и дела из Москвы. Черный народ стал заносчив. Мятеж сам по себе многого не стоил, но долгое время не было войск, чтобы усмирять его. Войска были в Молдавии. Было тревожно читать, как пламенем пожаров, кровью помещиков и дворовых людей катился этот мятеж по обширному Приволжскому краю, как сдавались города и крепости и как озверевший народ расправлялся с пленными и безоружными жителями.

Тот народ, о котором так хорошо было писать в сентиментальных тонах Гримму и Вольтеру, о котором, читая Монтескье и Дидеро, так приятно было думать, как его облагодетельствовать, показал свое дикое, звериное лицо.

Все эти ночи государыня плохо спала. Стало ясно, что прежде чем освободить народ, надо просветить его, научить его и заставить уважать законы и повиноваться им… Ей это не достанется. Не ей сладость снять цепи с рабов. Внуку, может быть, даже правнуку — ей же надо созидать такие законы, которые смирили бы зверя, каленым железом застращали его. Она еще раньше писала в своем «Наказе»:

«Лучше, чтобы государь ободрял, а законы угрожали. Лучшая слава и украшение монарха — есть хорошее мнение о его правосудии…»

Проснувшись, государыня долго не вставала и все думала о своем долге перед народом. Думала и о том, чем покорял Пугачев народ?.. Почему-нибудь шли за ним на бой, на смертные муки и саму казнь?.. «Надо служить народу… Он не служил, он потворствовал низким инстинктам. Народу надо уметь служить. Многое при настоящем служении не понравится ласкателям, которые во вся дни всем земным обладателям говорят, что народы для них сотворены, однако ж я думаю и за славу себе вменяю сказать, что я сотворена для моего народа. Нелегко работать для народа. Нелегко оберегать его от всяких случайностей. Но не надо бояться этого. Монарх обязан говорить о вещах так, как они быть должны… Про меня пишут в английских газетах: „Россия порабощена прихотям и произволу самовластительства…“ Пустобрехи!.. Слава Богу, что Россия преданна моему произволу, а не произволу Емельяна Ивановича, маркиза Пугачева!.. Смешно!.. Знают они, как трудно управлять русским народом?..»

В шестом часу на придворном театре была комедия, играли французские актеры: «Le chevalier a la mode». Потом был балет Толата, в котором танцевали с подделанными под башмаки деревяшками, отчего на сцене был красивый, ритмичный, согласованный с музыкой веселящий стук. После еще была маленькая пьеса «L’impromptu de campagne»[89].

Государыня много смеялась и аплодировала актерам Нейвиль и Дельпи.

После спектакля в малом зале был ужин для приглашенных. После ужина государыня села играть в ломбер с графами Захаром Григорьевичем Чернышевым, Воронцовым и Паниным. Она шутя выиграла «пулю».

Чернышев взял колоду, чтобы сдавать карты для следующего роббера. Государыня рукою остановила его.

— Погоди, Захар Григорьевич… Расскажи мне хорошенько о Пугачеве. Почему же повиновались ему, несли ему деньги и продовольствие, на смертный бой шли за него?

— Шли, Ваше Величество, не за него и несли деньги не ему, а императору Петру Федоровичу… Это император Петр Федорович явился к народу, окруженный вельможами и генералами, о которых народ слыхал. Это император казнил и миловал, дарил землю и волю. Потворствовал самым низким народным страстям — жадности и зависти.

— Захар Григорьевич, ведь ты и раньше как будто знавал Пугачева?..

— Знавать не знавал, а слышать про него приходилось. В Семилетнюю войну был в моем отряде Донской казачий полк полковника Денисова. Был тот Денисов большой любитель до коней. При лошадях у него был вестовым молодой разбитной казачишка Емельян Пугачев. Бывало, пойдешь по казачьему лагерю, Денисов лошадьми своими станет похваляться. «Емельян, — кричит, — выведи того жеребчика, знаешь, что у татар отбили…» И бежит Емельян с оброткой угодить своему полковнику… Во время ночного нападения пруссаков Емельян возьми и упусти одну из любимых лошадей Денисова. Тот — крутой человек, да еще и под горячую руку, наказал Емельяна розгами… Не добрым глазом посмотрел на своего полковника Емельян. Слыхал я потом, что в турецкую войну Пугачев отличался храбростью, расторопностью, наездничанием, прекрасным владением копьем. Денисовская выучка даром не пропала, и произведен он будто в хорунжие. На войне заболел он чирьями и был отправлен на поправку на Дон. Дома он помог своему тестю уйти на Терек. Это же строго запрещено, ему грозил суд и жестокая расправа. Он бежал в степи — вот тут, какой бес его толкнул, кто его надоумил, кто знает, но только тут и началась вся его необыкновенная история. И раньше в степях были самозванцы и все ходили слухи, что император Петр Федорович у раскольников скрывается.