Императрицы

— Графиня… Что, если бы вы?… Впрочем… Я не имею права ничего вам ни говорить, ни советовать… Так что прикажете передать орловскому адъютанту?..

— Скажите господину Христинеку, чтобы он послезавтра пришел с доверенностью к моему секретарю Флотирону. Тот передаст ему мой ответ графу Орлову.

— Слушаюсь, графиня, ваше желание будет исполнено.

Глаза Камынина встретились с косыми глазами графини. Такие обреченность, растерянность, страх и подавленность были в глазах графини, что Камынину вдруг стало необычайно жаль эту женщину.

— Графиня, — начал он и не мог продолжать. Вдруг вспомнил то, что так резко запечатлелось в его памяти: разговор с Орловым о том, что такое беспредельная преданность государыне. И понял, что подошел к этому пределу и уже не мог удержаться. Не было, значит, у него орловской твердости.

— Что скажете?..

— Графиня… Я думал, что иногда бывает лучше, чтобы то, что надвигается — отошло…

— Я вас не понимаю, о чем вы говорите?

— Я сознаюсь — неясно я говорю… Знаете?… Вдруг исчезнуть… Сделать бывшее, сказанное, написанное — не бывшим, отречься от писанного, обратить в шутку сказанное… Словом, уйти, исчезнуть с той сцены, куда взошли. Отказаться от роли…

— Исчезнуть?.. Да… Может быть… Я сама знаю, мне врачи намекали — я недолговечна… Но если сгореть?.. Так сгореть блестящим огнем!..

Она встала и, выпрямляясь и гордо протягивая руку Камынину, сказала важно:

— Мой долг, мосье Станислав… Вы исполните ваш — пришлете сюда господина Христинека.

Камынин низко поклонился и, поцеловав протянутую ему руку, пошел из залы.

Он шел пешком домой, на ту сторону Тибра, и думал:

«Какой, однако, вздор вся человеческая жизнь. Глупая женщина, так мало знающая Россию, совсем ее не любящая, орудие международной политики, сама не понимает, на что она идет… Никто из предающих ее ей не верит ни на грош, все отлично понимают, на что ее толкают, и все-таки тащат ее куда-то, взвинчивают и ведут… на плаху… Во имя чего?.. Чтобы только хотя немного помешать торжественному шествию к величайшей славе Екатерины… Международная политика — глупый заговор… А впрочем, глупы только те заговоры, которые не удаются, а удайся?! Такая женщина на престоле Российском!.. Готовая все и сама себя продать… Нет, прав Орлов… Тысячу раз прав… Пусть гибнет… Ей остается только надеяться на милость милосерднейшей матери нашей всемилостивейшей государыни Екатерины Алексеевны».

Но отделаться от едкого чувства чего-то досадного и нехорошего, во что он попал, Камынин долго не мог.

XXXIII

«La démarche que la Princesse Elisabeth de toutes les Russies fait, n’est que pour vous prévenir, Monsieur le Comte, qu’il s’agit actuellement de se décider sur le parti, que vous avez à prendre dans le affaires du temps, — писала Орлову графиня Пиннеберг. — Le Testament, que feu Elisabeth l’Imperatrice fit en faveur de sa fille, est très bien conservé et entre bonnes mains; et le prince de Razoumovsky, qui commande une partie de notre Nation sous le nom de Puhaczew, étant en avantage par l’attachement, que toute la Nation Russe a pour les héritiers légitimes de feu l’lmperartrice, de glorieuse mémoire, fait, que nous armés de courage pour chercher les moyens de briser nos fers»[84].

Она описала свою ссылку в Сибирь и бегство оттуда в Западную Европу…

«Elle est soutenue et appuyée de plusieurs souverains; elle ne vous ecrit tout cela, que pour vous avertir, que l’honneur, la glorie, tout vous dicte de seconder une Princesse, qui réclame des droits légitimes»[85].

Она указывала, что ввиду войны, которая ведется, необходимо и выгодно изменить отношения к туркам. Она сообщила, что находится в союзе с Портой и что ничто ей не может угрожать, так как она находится на турецкой земле и под охраной большого конвоя. У нее огромное количество приверженцев в народе, уже давно страдающем под тяжким игом честолюбивой женщины, славолюбие которой не знает пределов. Она указывала Орлову на его обязанность поддержать ее, законную наследницу Русского престола. Она заранее уверена в успехе своих притязаний…