Императрицы

«…Le grand ouvrage étant fait, il ne s’agit done plus, que de nous montrer. Nous avons cherché les moyens pour nous rendre à Livourne, mais on nous en a empêché, quoique nous fussions bien assuré de votre probité»[86].

Она сообщала, что готова приехать в Ливорно, и просила Орлова ввиду тайны дать ответ через посланного на имя господина Флотирона. В конце письма она опять возвращалась к завещанию императрицы Елизаветы I, которое хранится у нее в надежном месте, она писала, что в этом завещании упомянута она одна, что ее брат в нем даже не назван.

«Время коротко и драгоценно, — писала она, — нужно двинуть дело, иначе все государство погибнет…» Она борется не из-за короны, а потому, что ее чувствительное и нежное сердце не может выносить стольких страданий русского народа. Она предоставляла графу Орлову сократить или расширить составленный ею манифест, но просила сделать это продуманно. Заканчивала она письмо словами:

«De la réconnaissance il n’est pas nécessaire, que nous vous en parlions, elle est si douce aux âmes sencibles, qu’elle ne laisse point d’espace entre la sensibilité et la susceptibilité; sentiments que nous vous prions de croire à toujous sincéres»[87].

К этому длинному письму были приложены данные для составления воззвания к флоту! Они начинались выдержкой из завещания Елизаветы, императрицы всероссийской, сделанного в пользу ее дочери Елизаветы Петровны. На основании этого завещания она, наследница престола, ныне совершает шаг во имя блага ее народа, который стонет и несчастия которого дошли до предела, во имя мира с соседними народами, которые должны стать навеки нашими союзниками, во имя счастья нашей родины и всеобщего спокойствия.

«Nous, Elisabeth Seconde, par la grâce de Dieu, Princesse de toutes les Russies, avertissons toute notre nation, qu’elle n’a d’autre parti а prendre, qu’â se décider ou pour, on contre elle, nous avons l’avantage sur ceux, qui nous ont usurpe notre Empire, nous publiérons dans peu de temps le Testament de feu Elisabeth Impératrice, tous ceux, qui s’opposeront â nous prêeter serment, seront punis par les lois sacrées, établies par la Nation même, renouvelées par Pierre Premier, Empereur de toutes les Russies»… Манифест этот был помечен: «de Foms de Turquie le 18 courant»[88].

Это письмо и проект воззвания к матросам были переданы Христинеку. Тот остался в Риме для наблюдения за графиней Пиннеберг, а Камынин сухим путем поехал в Ливорно к графу Орлову.

Орлов его принял в красивой вилле, где он жил с молодой итальянкой. Он внимательно прочел и перечел письмо графини, потом дал его прочитать Камынину.

— Чушь… Ерунда какая-то… Каша у ней в голове порядочная… Ты ее видал?.. Что ты думаешь о ней?

— Несчастная авантюристка, жадная до денег и мишурного блеска… Продажная женщина.

— Красивая, по крайней мере?

— Если хотите… Есть в ней что-то… Ловкая, умная бестия и окружена проходимцами, международными мошенниками.

— Умная?.. Не вижу ума в этих писаниях. И никто ее не просветил…

Орлов сжал руками голову. В его глазах загорелся знакомый Камынину стальной огонь.

— Не люблю, когда с бабами. Не на то они созданы… Ты народ наш не меньше моего знаешь. Живому, светлому, радостному, умному не верит. А вот такому вздору поверит, как верил Пугачеву. Узнаю в ее писании пугачевский штиль… Народ, Иван Васильевич, на солнце плевать готов и в потемках будет счастья искать… Надо сие в корне пресечь… Здесь же… Без шума, без скандала… Мы свое дело по чести и по совести исполнить должны. Я пошлю все это при письме от себя матушке государыне, а ты отправляйся обратно в Рим и живую или мертвую, честью или обманом доставь ко мне эту… самозванку. Свой долг Орлов исполнит. Понял…

В тот же день Камынин поехал обратно в Рим.

5. «Маркиз» Пугачев

XXXIV

У государыни — как гора с плеч. Донские казаки выдали Емельку Пугачева генералу Александру Васильевичу Суворову, и тот везет его закованного и прикованного в клетке в Москву.