Империй. Люструм. Диктатор

— Если бы между тобой и Цезарем устроили борцовский поединок, тебя бы уже объявили победителем. Выигрывает тот, кто дважды положит соперника на лопатки, и ты уже сделал это.

— К сожалению, — ответил Цицерон, — государственная деятельность не похожа на борцовский поединок. Она не так честна, да и правила постоянно меняются.

Как он полагал, Цезарь что-то задумал, иначе его бездействие не имело смысла. Но что именно? Ответа на этот вопрос хозяин не знал.

В конце января закончился первый месяц Цицерона в качестве председателя сената. Курульное кресло занял Гибрида, а хозяин вернулся к судебным разбирательствам. Он приходил на форум без ликторов, но с парой крепких парней из числа всадников. Аттик выполнил свое обещание — они всегда были неподалеку, но не мозолили глаза так, чтобы все догадались: это не просто друзья консула. Катилина тоже затаился. Когда он сталкивался с Цицероном, что было неизбежно в тесном сенатском здании, то нарочито поворачивался к консулу спиной. Однажды мне показалось, что он провел ребром ладони по горлу, когда Цицерон проходил мимо, но больше никто этого не заметил. Цезарь же был сама любезность. Он даже поздравил Цицерона с его выступлениями и мудрым образом действий. Для меня это был хороший урок. Успешный государственный деятель полностью отделяет свою личную жизнь от публичной; Цезарь обладал этим свойством в большей мере, чем любой другой из тех, кого я знал.

А затем пришла весть о смерти Метелла Пия, верховного понтифика. Это мало кого удивило. Старому солдату было под семьдесят, и последние несколько лет он болел. Он так и не пришел в себя после удара, перенесенного на Марсовом поле. Тело было выставлено в старом царском дворце, где он обитал, и Цицерон, как высший магистрат, должен был стоять в почетном карауле. Похороны были самыми величественными из всех, которые мне довелось видеть за свою жизнь. Тело уложили на бок, как во время обеда, и обрядили в жреческие одеяния. В таком виде его несли на носилках, украшенных цветами, восемь членов коллегии понтификов, включая Цезаря, Катула и Исаврика. Волосы Метелла Пия расчесали и напомадили, в кожу лица втерли масла, глаза его были широко открыты; он выглядел скорее живым, чем мертвым. Его приемный сын Сципион и вдова Лициния Младшая шли за похоронными дрогами в сопровождении девственниц-весталок и главных жрецов государственных божеств. За ними ехали колесницы с представителями рода Метеллов, на первой из которых стоял Целер. При виде собравшейся семьи и актеров, надевших маски предков Пия, все должны были вспомнить, что это самый могущественный род государственных деятелей в Риме.

Невероятной длины процессия двигалась по Священной дороге, под Аркой Фабиана (которую по такому случаю задрапировали в черную материю), а затем через форум к рострам, где носилки поставили вертикально, чтобы все скорбящие могли в последний раз увидеть тело. В срединных кварталах Рима было не протолкнуться. Все сенаторы облачились в черные тоги. Зеваки стояли на ступенях храмов, на балконах и крышах зданий, свисали со статуй, и так они прослушали все заупокойные речи, которые продолжались многие часы. Казалось, все понимали, что, прощаясь со старым Пием — упрямым, суровым, храбрым и, наверное, слегка глуповатым, — мы прощаемся со старой республикой и нас ждет что-то новое.

После того как в рот Пия положили бронзовую монетку и он отправился к предкам, возник естественный вопрос: кто займет его место? Предполагалось, что это будет один из двух старейших членов сената: Катул, перестроивший храм Юпитера, или Исаврик с его двумя триумфами, который был даже старше Пия. Оба мечтали об этой должности, и ни один не хотел добровольно отказаться от него. Их борьба была дружеской, но в то же время очень серьезной. Цицерон не отдавал предпочтения никому и вначале не обращал внимания на происходящее. В любом случае решение должны были принять четырнадцать членов коллегии понтификов. Однако через неделю после смерти Пия, стоя на улице вместе с остальными сенаторами и ожидая начала заседания, Цицерон столкнулся с Катулом и вскользь спросил его, принято ли уже решение.

— Нет, — ответил Катул. — Потребуется еще время.

— Правда? А почему?

— Вчера мы встречались и решили, что, поскольку оба кандидата одинаково достойны, следует, по древнему обычаю, предоставить выбор народу.

— По-твоему, это правильно?

— Конечно, — ответил Катул с одной из своих всегдашних тонких улыбок, трогая свой похожий на клюв нос. — Я верю, что на собрании триб победа будет за мной.

— А Исаврик?

— Он тоже уверен, что победит.

— Ну что ж, удачи вам обоим. Не важно, кто будет победителем, потому что в любом случае выиграет Рим. — Цицерон хотел уже отойти, но остановился и обратился к Катулу: — А кто предложил изменить порядок?

— Цезарь.

Латынь богата на всяческие тонкости и иносказания, но я не могу найти в ней и даже в греческом языке слов, которые могли бы описать лицо Цицерона в тот миг, когда он услышал имя Цезаря.

— О боги! — сказал он в шоке. — Так он что, собирается выставить свою кандидатуру?