Империй. Люструм. Диктатор

Я почти услышал, как Цицерон скрипит зубами, напустив на лицо улыбку и ставя предложение на голосование. Он знал: Помпей отметит, что Цезарь оказался в два раза щедрее консула. Предложение одобрили единогласно, против был только молодой Марк Катон. Он заявил, что мы обращаемся с Помпеем как с царем, пресмыкаясь и заискивая перед ним, — основатели республики, видимо, уже перевернулись в своих гробах. Выступление Катона звучало явно издевательски, и двое сенаторов, которые были рядом с ним, попытались усадить его на место. Глядя на лица Катула и других патрициев, я понял, что ему удалось сильно задеть их самолюбие.

Из всех великих мужей прошлого, которые запечатлелись в моей памяти и являются мне в сновидениях, Катон был самым необычным. Совершенно удивительное существо! В те времена ему едва ли исполнилось тридцать, но его лицо уже сделалось стариковским. Он был чрезвычайно нескладным. За волосами не следил. Никогда не улыбался и очень редко мылся. От него исходил резкий запах. Религией Катона было своеволие. Хотя сенатор был очень богат, он никогда не ездил в носилках, а передвигался исключительно пешком, причем часто без обуви, а иногда и без туники. Катон говорил, что хочет приучить себя не заботиться о мнении окружающих по какому бы то ни было вопросу, пустячному или серьезному. Писцы в казначействе боялись его как огня. Будущий сенатор служил там в молодости около года, и они рассказывали мне, как Катон требовал отчета за любую истраченную сумму, даже самую мизерную. Перестав служить там, он все равно приходил в сенат с табличками расходов казначейства, устраивался на одном и том же месте в последнем ряду и внимательнейшим образом изучал их, раскачиваясь из стороны в сторону, не обращая внимания на смех и разговоры.

На следующий день после известия о смерти Митридата Катон пришел к Цицерону. Консул застонал, услышав от меня, что его ждет Катон. Он знал его по прежним временам и даже выступал на стороне Катона в суде, когда тот по очередной неожиданной прихоти решил через суд заставить свою кузину Лепиду выйти за него. Однако Цицерон велел пригласить посетителя.

— Мы должны немедленно лишить Помпея начальствования над войском, — объявил Катон, не успев войти. — И приказать ему быстро вернуться в Рим.

— Доброе утро, Катон. Мне это кажется несколько поспешным, особенно после его последней победы. Ты со мной не согласен?

— Дело именно в этой победе. Помпей должен служить республике, а мы обращаемся с ним как с нашим хозяином. Если мы не предпримем меры, полководец вернется и захватит всю страну. Ты завтра же должен выступить за его смещение.

— Ничего подобного. Помпей — самый успешный римский военачальник со времен Сципиона. Он заслуживает всех почестей, которые мы ему оказываем. Ты делаешь ту же ошибку, что и твой прапрапрадед, лишивший должности Сципиона.

— Что ж, если ты его не остановишь, это сделаю я.

— Ты?

— Я собираюсь выдвигаться в трибуны. Хочу, чтобы ты меня поддержал.

— Правда?

— Как трибун, я наложу вето на любой закон, который предложат прислужники Помпея. Я хочу стать государственным деятелем, совершенно не похожим на нынешних.

— Уверен, что ты станешь именно таким, — сказал Цицерон, глядя на меня поверх его плеча и слегка подмигивая.

— Я хочу привнести в государственные дела строгость и связность философии, разбирая каждый вопрос с точки зрения максим и теории стоицизма. Ты знаешь, что у меня в доме живет Афинодор Кордилион, который — с этим ты не будешь спорить — лучше других знает стоицизм. Он будет моим постоянным советником. Республика, как я себе представляю, медленно движется в сторону бедствий, влекомая ветрами бездумных уступок. Мы ни в коем случае не должны были давать Помпею исключительных привилегий.

— Я высказался за них.

— Знаю, и тебе должно быть стыдно. Я встречался с ним в Эфесе, когда возвращался в Рим года два назад. Помпей походил на восточного тирана. Кто давал ему разрешение на строительство всех этих прибрежных городов? На захват новых провинций? Сенат это когда-нибудь обсуждал? Народ за это голосовал?

— Великий человек начальствует над войсками на месте. Поэтому у него должна быть определенная самостоятельность. После победы над пиратами он вынужден был строить гавани и поселения при них, чтобы обеспечить безопасность нашей торговли. Иначе эти разбойники вернулись бы, как только он покинул бы те места.

— Но мы увязаем в странах, о которых ничего не знаем! Теперь мы заняли Сирию! Сирия… Что нам нужно в Сирии? Потом придет черед Египта, где потребуется постоянно держать легионы. Тот, кому подчиняются легионы, необходимые для контроля над завоеванными землями, будь то Помпей или кто-нибудь другой, неизбежно получит власть над Римом. А того, кто попытается ему возразить, обвинят в недостаточной любви к отечеству. Консулам останется только решать гражданские споры от имени какого-нибудь заморского военачальника.