Империй. Люструм. Диктатор

Я не мог и не хотел. Мне от этого становилось дурно. Никогда раньше бездумное накопление богатства ради богатства не казалось мне таким омерзительным, как после посещения этого дома, исчезавшего за нами в голубой дымке.

Теперь, когда Цицерон определился с образом действий, ему не терпелось вернуться в Рим. По его мнению, каникулы закончились. Приехав к вечеру на свою приморскую виллу, хозяин переночевал там и с первыми лучами рассвета пустился в путь. Если Теренция и была обижена таким пренебрежением к себе и к детям, то не подала виду. Она понимала, что без них консул будет двигаться гораздо быстрее. К апрельским идам мы вернулись в Рим, и Цицерон сразу же тайно связался с Муреной. Наместник все еще находился в Дальней Галлии, но оказалось, что он направил своего помощника Клавдия для подготовки к выборам. Цицерон долго размышлял, что делать, потому что не доверял Клавдию и не хотел, чтобы Цезарь и Катилина узнали о его замыслах. Поэтому он не мог открыто появиться в доме молодого человека и решил выйти на Клавдия через его шурина, авгура Метелла Целера, что привело к незабываемой встрече.

Целер жил на Палатинском холме, недалеко от Катула, на улице с роскошными домами, смотревшими прямо на форум. Цицерон решил, что приход консула к претору никого не удивит. Но когда мы вошли, выяснилось, что хозяин на охоте. В доме присутствовала только его жена, и она вышла поприветствовать нас в сопровождении нескольких служанок. Насколько я знаю, Цицерон тогда впервые встретился с Клавдией, и она произвела на него колоссальное впечатление своей красотой и своим умом. Ей было около тридцати, и она славилась своими громадными карими глазами с длинными ресницами; «волоокая», впоследствии называл ее Цицерон. Этими глазами она искусно пользовалась, бросая на мужчин долгие призывные взгляды. У нее был выразительный рот и нежный голос, казалось предназначенный для распространения сплетен. Как и ее брат, Клавдия произносила слова с щегольским «городским» выговором. Но мужчину, который хотел узнать ее поближе, ждало разочарование: в одну секунду она могла превратиться в настоящего «Клавдия» — жесткого, безжалостного и грубого. Щеголь по имени Фетий, который пытался ее соблазнить, пустил о ней хорошую шутку: «in triclinio Соа, in cubiculo nola» (мягко стелет, да жестко спать). После этого двое старинных поклонников Клавдии, Камурций и Цезерний, отомстили Фетию от ее имени: сильно избили его, а затем, чтобы наказание соответствовало преступлению, изнасиловали до полусмерти.

Любой решил бы, что эта сторона жизни совсем чужда Цицерону, однако часть его — одна четверть — всегда тянулась к извращениям и из ряда вон выходящим поступкам, тогда как остальные три четверти выступали в сенате против безнравственности. Наверное, это было свойство характера самого консула: он всегда любил общество актеров. Ему также нравились мужчины и женщины, которые не были скучны, а никто не мог назвать Клавдию скучной.

В любом случае было видно, что они довольны встречей. Когда Клавдия, бросив на Цицерона один из своих неповторимых взглядов, с придыханием спросила, что она может сделать для него в доме своего мужа, он честно ответил, что хотел бы увидеть ее брата.

— Аппия или Гая? — спросила она, полагая, что ему нужен один из старших, не уступавших друг другу в упрямстве, честолюбии и полнейшей серьезности.

— Ни того ни другого. Я хочу переговорить с Публием.

— С Публием? Испорченный мальчишка. Он мой любимец.

Она немедленно послала раба, чтобы тот разыскал его в игорном или публичном доме, где Публий на время устроил свою берлогу. Ожидая его появления, Клавдия показывала Цицерону маски предков Целера, которые достигли консульства. Я скромно удалился в тень и не мог слышать, о чем они говорили в атриуме, но слышал их смех и понял, что причиной веселья были застывшие восковые маски поколений Метеллов, знаменитых, надо признать, своей глупостью.

Наконец появился Клавдий и отвесил Цицерону низкий, но, как мне показалось, издевательский поклон. Затем нежно поцеловал Клавдию прямо в губы и встал рядом с сестрой, положив руку ей на талию. Клавдий пробыл в Галлии больше года, но совсем не изменился. Он был красив женской красотой: густые светлые кудри, свободные одежды, небрежный, снисходительный взгляд. До сегодняшнего дня я так и не могу решить, были они с Клавдией любовниками или им просто нравилось приводить в негодование уважаемых людей. Но позже я узнал, что Клавдий вел себя так со всеми тремя своими сестрами, и поэтому Лукулл легко поверил слухам об инцесте.

Если Цицерон и пришел в негодование, он ничем себя не выдал. Виновато улыбнувшись Клавдии, он спросил, позволит ли она поговорить с ее братом наедине.

— Ну хорошо, хорошо, — ответила она с притворным недовольством. — Но учти, что я очень ревнива.

Сказав это, она долго и призывно пожимала руку консула, прежде чем скрыться в глубине дома. Цицерон и Клавдий обменялись любезностями, поговорили о Дальней Галлии и опасностях перехода через Альпы. Наконец Цицерон спросил: