Империй. Люструм. Диктатор

В таком настроении хозяин бывал довольно непредсказуемым, и за долгие годы, проведенные с ним, я понял, что лучше не пытаться отвечать. Он подождал моего ответа и, не получив его, пошел искать того, на кого можно было наорать. Я же нагнулся и спокойно собрал все свитки. Я знал, что рано или поздно хозяин вернется и станет готовить обращение к народному собранию; но время шло, спустились сумерки, зажгли свечи, и я стал беспокоиться. Позже я узнал, что Цицерон гулял, с телохранителями и ликторами, в общественном саду, причем ходил кругами с бешеной скоростью, и все подумали, что он продолбит дорожку в камнях. Наконец хозяин вернулся, бледный и печальный. У него родился замысел, и теперь он не знал, чего бояться больше: что замысел удастся или что он провалится.

На следующее утро Цицерон пригласил к себе Фабия Сангу. Вы, вероятно, не забыли, что именно этому сенатору консул написал записку в тот день, когда был обнаружен убитый мальчик. В ней он спрашивал о значении человеческих жертвоприношений в культах галлов. Санге было около пятидесяти, и он составил огромное состояние, удачно вкладывая деньги в Ближней и Дальней Галлии. Он никогда не покидал задних скамей сената и использовал свое положение только для защиты собственных деловых интересов. Сайга, весьма почтенный и набожный человек, вел скромный образ жизни и, как говорили, был строгим мужем и отцом. Выступал он, только если заходила речь о Галлии, причем его речи, по правде говоря, были невероятно скучными: когда Санга начинал говорить о природе Галлии, тамошней погоде, племенах, обычаях и так далее, люди покидали зал быстрее, чем сделали бы это при криках «пожар!».

— Санга, ты радеешь за отечество? — спросил Цицерон немедленно, как только я ввел гостя в его комнату для занятий.

— Думаю, да, консул, — ответил Санга. — А в чем дело?

— Я хочу, чтобы ты сыграл решающую роль в защите нашей обожаемой республики.

— Я? — Санга выглядел очень взволнованным. — Боги! Но ведь у меня подагра…

— Нет-нет! Я совсем не это имею в виду. Просто хочу, чтобы ты попросил одного человека поговорить с другим, а потом рассказал бы мне, о чем они беседовали.

Санга заметно расслабился.

— Ну что же, думаю, я смогу. А кто эти люди?

— Один из них — Публий Умбрен, вольноотпущенник Лентула Суры, который часто выступает как его письмоводитель. Он когда-то жил в Галлии. Может быть, ты его знаешь?

— Да, знаю.

— Другим человеком должен быть галл. Не важно, из какой области. Просто галл, которого ты знаешь. Лучше всего — представитель одного из племен. Человек, которого уважают здесь, в Риме, и которому ты полностью доверяешь.

— И что этот галл, по-твоему, должен сделать?

— Я хочу, чтобы он встретился с Умбреном и предложил ему поднять мятеж против Рима.

Когда Цицерон накануне объяснил мне свой замысел, я пришел в ужас; думаю, прямолинейный Санга чувствовал себя точно так же. Я думал, что он всплеснет руками и, может быть, даже выбежит из комнаты. Но деловых людей, как я позже убедился, очень сложно ошеломить. Гораздо сложнее, чем солдат или государственных мужей. Деловому человеку можно предложить все что угодно, и он всегда согласится хотя бы поразмыслить над вашим предложением. Санга просто поднял брови:

— Ты хочешь заставить Суру совершить государственную измену?

— Необязательно измену. Я хочу понять, до каких пределов безнравственности он и его соратники могут дойти. Мы уже знаем, что они без зазрения совести готовили убийство, резню, поджоги и восстание. Единственное преступление, которое, на мой взгляд, осталось, — это союз с врагами Рима… — Тут Цицерон быстро добавил: — Это не значит, что я считаю галлов врагами Рима, но ты понимаешь, к чему я веду.

— Ты уже остановил выбор на каком-нибудь племени?

— Нет, я предоставляю это тебе.

Санга замолчал, обдумывая услышанное. У него было удивительно подвижное лицо. Нос постоянно шевелился, Санга стучал по нему, вытягивал его. По внешнему виду Санги было понятно, что он чует поживу.

— У меня много дел в Галлии, а торговля возможна только в спокойные, мирные времена. Я боюсь лишь того, что моих галльских друзей станут любить в Риме еще меньше, чем сейчас.

— Обещаю тебе, Санга: если твои друзья помогут мне вывести на чистую воду участников этого заговора, то, когда я покончу с ними, галлы станут героями республики.

— Думаю, мы должны обсудить и мое участие во всем этом…

— Оно останется в тайне, и, с твоего согласия, о нем будут знать только наместники Дальней и Ближней Галлии. Оба — мои хорошие друзья, и я уверен, что они по достоинству оценят твой вклад.

Увидев возможность заработать, Санга впервые за все утро улыбнулся:

— Ну что же, если ты ставишь вопрос так, пожалуй, я знаю племя, которое тебе подойдет. Аллоброги, в чьих руках находятся альпийские перевалы, направили сюда посланников, чтобы пожаловаться на налоги, введенные Римом. Посланники прибыли пару дней назад.

— А они воинственные?

— Очень. Если я смогу им намекнуть, что к их прошению отнесутся с пониманием, уверен, что они согласятся на многое.