— Будь я виновен, — спокойно ответил Цезарь, — самым легким способом скрыть это было бы проголосовать за смертную казнь вместе с остальными. Нет, я против такого наказания не из-за того, что эти люди были моими друзьями: занимаясь государственными делами, следует отрешиться от дружбы. И не потому, что я считаю их преступления слишком обыденными. Честно говоря, я считаю, что нет такой пытки, которой они бы не были достойны за свои дела. Но у людей короткая память. Как только преступников осудят, их вина очень скоро забудется. Что не забывается никогда, так это наказание, выходящее за пределы обычного. Я уверен, что Силан сделал свое предложение, думая об отечестве. Но оно поразило меня — не своей жестокостью, потому что по отношению к этим преступникам ни одно наказание не будет слишком жестоким, а своим несоответствием обычаям и правилам нашей республики. Плохие примеры рождаются из самых добрых намерений. Двадцать лет назад, когда Сулла приказал казнить Брута и других преступников, кто из нас не поддержал его? Те люди были убийцами и разбойниками, и все решили, что они должны умереть. Но те казни оказались первым шагом на пути к большому бедствию. Очень скоро любой, положивший глаз на имущество или землю соседа, мог подвести того под смертную казнь, просто объявив его предателем. Поэтому те, кто радовался смерти Брута, сами оказались под угрозой смерти, и казни не прекращались до тех пор, пока Сулла не наградил своих сторонников с великой щедростью. Конечно, я далек от мысли о том, что Цицерон собирается сделать нечто подобное. Но в такой великой стране, как наша, есть разные люди с разными нравами. Может случиться, что в будущем, при другом консуле, опирающемся, как и нынешний, на войско, лжи могут поверить как истине. И если такое произойдет, а у консула перед глазами к тому же будет этот пример, кто сможет его остановить?
Услышав свое имя, Цицерон вмешался:
— Я слушал верховного понтифика с огромным вниманием. Он предлагает, чтобы пленников отпустили и позволили им соединиться с Катилиной?
— Ни в коем случае, — ответил Цезарь. — Да, я согласен, они лишили себя права вдыхать тот же воздух и видеть тот же свет, что и мы. Но смерть придумана бессмертными богами не как наказание, а как избавление человека от горестей и невзгод. Убив их, мы прекратим их страдания. Поэтому я предлагаю для них куда более страшную участь: забрать в казну все их имущество, а их самих обречь на пожизненное заключение, поместив каждого в отдельный город. Приговоренные не получат права на обжалование, всякая попытка любого гражданина сделать это от их имени должна рассматриваться как государственная измена. Пожизненное заключение, граждане, в этом случае будет действительно пожизненным.
Невероятная наглость со стороны Цезаря — но как все звучало разумно и убедительно! Записывая его предложение и передавая табличку Цицерону, я уже слышал восхищенный шепот, прокатившийся по рядам сенаторов. Консул взял ее с озабоченным видом. Он понимал, что враг сделал умный ход, но не мог просчитать все его последствия и не знал, как он сам должен вести себя. Цицерон прочитал предложение Цезаря вслух и спросил, хочет ли кто-нибудь высказаться. Сразу же откликнулся Силан, новоизбранный консул и главный рогоносец Рима.
— На меня слова Цезаря произвели большое впечатление, — объявил он, потирая руки. — Настолько большое, что я не буду голосовать за свое предложение. Я тоже считаю, что пожизненное заключение уместнее смертной казни.
Раздался приглушенный ропот удивления, за которым последовало шуршание на скамьях, я счел его признаком того, что мнение сенаторов быстро меняется. При выборе между смертью и изгнанием многие сенаторы предпочли смерть. Но если речь шла о смерти и пожизненном заключении, они были готовы пересмотреть свое решение. И кто осудил бы их? Ведь, на первый взгляд, это было лучшим выходом: заговорщики жестоко наказаны, однако при этом на руках сенаторов нет крови. Цицерон оглядывался в поисках сторонников смертного приговора, однако выступавшие один за другим вставали и высказывались за пожизненное заключение. Гортензий поддержал Цезаря; то же самое сделал, как ни удивительно, Исаврик. Метелл Непот сказал, что казнь без возможности обжалования незаконна, и вновь присоединился к Нерону, требуя вызвать Помпея. Так продолжалось час или два, и лишь несколько человек теперь выступили за смертную казнь. Затем Цицерон объявил короткий перерыв перед голосованием. Сенаторы смогли покинуть зал заседаний, чтобы облегчиться и перекусить. В это же время Цицерон провел короткий «военный совет» со мной и Квинтом. Очень быстро темнело, и с этим ничего нельзя было поделать — зажигать огонь в храме строго запрещалось. Неожиданно я понял, что у нас осталось не так уж много времени.
— Ну, — тихо спросил нас Цицерон, наклоняясь из кресла, — что вы думаете обо всем этом?
— Пройдет предложение Цезаря, — шепотом ответил Квинт. — В этом нет никаких сомнений. Даже патриции склоняются к нему.
— Вот и верь после этого их обещаниям… — тяжело вздохнул Цицерон.