Империй. Люструм. Диктатор

Исаврик, завидуя Октавиану точно так же, как ранее Антонию, возражал против овации, которая позволила бы Октавиану торжественно провести свои легионы через Рим. В конце концов Цицерон добился принятия своего предложения лишь благодаря тому, что согласился воздать еще более громкие почести Дециму, назначив ему триумф. Был создан совет из десяти человек, призванный заняться выделением денег и земли солдатам: замысел состоял в том, чтобы отдалить их от Октавиана, уменьшив полагавшееся им поощрительное вознаграждение и отдав их на содержание сената. К предубеждению добавилось оскорбление: ни Октавиану, ни Дециму не предложили войти в совет.

Кален, одетый в траур, потребовал также, чтобы врача его зятя — Гликона — задержали и допросили под пыткой: следовало узнать, не была ли смерть Пансы насильственной.

— Помните, сначала нас заверяли, что его ранения несерьезны, но теперь мы видим, что кое-кто многое выигрывает, убрав его, — заявил он, явно намекая на Октавиана.

В целом день не задался, и вечером Цицерону пришлось сесть и написать Октавиану, объясняя, что произошло: «Я посылаю тебе с тем же гонцом письмо с сегодняшними постановлениями сената. Надеюсь, ты поймешь, почему ты со своими солдатами оказался под началом Децима — так же, как раньше подчинялся консулам. Совет десяти — это небольшое недоразумение, которое я постараюсь исправить: дай мне время. Если бы ты был здесь, мой дорогой друг, чтобы услышать панегирик!.. Стропила звенели от похвал твоей смелости и верности, и я рад сообщить, что ты будешь самым молодым военачальником в истории республики, удостоенным овации. Продолжай преследовать Антония, и пусть в твоем сердце по-прежнему будет место для меня, как в моем есть место для тебя».

После этого наступила тишина. Долгое время Цицерон не получал вестей с театра военных действий. И неудивительно — они шли в далекой, негостеприимной стране. Цицерон утешался, представляя себе Антония с небольшой шайкой приверженцев, пробирающихся по неприступным узким горным проходам, и Децима Брута, который пытается их перехватить.

Только в тринадцатый день марта пришли известия от Децима — а потом, как часто бывает в подобных случаях, нам вручили не одно донесение, а целых три депеши. Я немедленно отнес их Цицерону в комнату для занятий; он жадно вскрыл футляр и прочел их вслух, по порядку. Первое письмо, от двадцать девятого апреля, мгновенно насторожило его: «Я постараюсь позаботиться о том, чтобы Антоний не смог удержаться в Италии. Немедленно отправлюсь за ним».

— Немедленно? — переспросил Цицерон, снова сверившись с днем, указанным в заголовке. — О чем это он? Он пишет спустя восемь дней после того, как Антоний бежал из Мутины…

Следующее послание было написано неделю спустя, когда Децим уже находился в дороге:

Поспешно преследовать Антония я не мог вот по каким причинам, Цицерон: у меня не было всадников, не было вьючных животных; о гибели Гирция я не знал; Цезарю я не верил, пока не встретился и не переговорил с ним. Вот как прошел этот день. На другой день утром я был вызван Пансой в Бононию. В дороге я получил известие о его смерти. Я помчался назад к своему маленькому войску, ведь я по справедливости могу его так называть: оно сильно уменьшилось и в самом дурном положении из-за недостатка всего. Антоний опередил меня на два дня: убегая, он делал гораздо большие переходы, нежели я, преследуя его, ведь он двигался в беспорядке, я — правильным строем. Где бы он ни проходил, он освобождал заключенных рабов, хватал людей. По-видимому, он собрал достаточно большие силы. Намерение Антония, должно быть, следующее: направиться к Лепиду, если его примут.