«Именно в тот день я получил величайшую награду за свои большие труды и частые бессонные ночи, — писал он Бруту. — Ко мне стеклось такое множество людей, какое вмещает наш город; проводив меня в самый Капитолий, они возвели меня при величайших кликах и рукоплесканиях на ростры»[155].
Этот миг был тем слаще, что ему предшествовало горчайшее отчаяние.
— Это ваша победа! — прокричал Цицерон с ростры тысячам людей на форуме.
— Нет! — закричали они в ответ. — Это твоя победа!
На следующий день Цицерон предложил в сенате, чтобы Пансу, Гирция и Октавиана почтили — беспримерный случай — пятидесятидневными благодарственными молебствиями и чтобы в честь павших воздвигли памятник:
— Коротка жизнь, данная природой, но память о жизни, принесенной в жертву не напрасно, вечна.
Ни один из врагов не осмелился ему перечить: они или не явились на заседание, или послушно проголосовали так, как он сказал. Всякий раз, стоило Цицерону шагнуть за порог, слышались громкие приветственные возгласы. Он был на вершине славы. Все, что ему теперь требовалось, — это подтверждение того, что Антоний мертв.
Неделю спустя пришло послание от Октавиана:
Закончив читать, Цицерон передал мне письмо, после чего сжал кулаки, свел их вместе и поднял глаза к небесам:
— Благодарение богам, что я живу в эту минуту!
— Но Гирция жаль, — добавил я. Мне вспомнились все те обеды под звездами Тускула, на которых он был.
— Верно… Я очень огорчен, — кивнул Цицерон. — И все-таки насколько лучше гибель в сражении, быстрая и славная, чем медленная и жалкая смерть от болезни. Эта война ожидала героя. Я займусь воздвижением статуи Гирция на пустующем постаменте.
Тем утром Цицерон захватил письмо Октавиана в сенат, намереваясь прочесть его вслух, произнести «славословие, чтобы покончить со славословиями» и предложить устроить Гирцию государственные похороны. То, что Цицерон так легко перенес потерю консула, показывало, в каком жизнерадостном настроении он пребывал. На ступенях храма Конкордии Цицерон повстречал городского претора, тоже только что явившегося туда. Сенаторы вливались в храм, чтобы занять свои места. Были совершены ауспиции.
Корнут ухмылялся.
— Судя по твоему виду, я догадываюсь, что ты тоже слышал новости об окончательном поражении Антония? — спросил он Цицерона.
— Я в восторге. Теперь мы должны позаботиться о том, чтобы негодяй не спасся, — ответил тот.