Империй. Люструм. Диктатор

Примерно в то же время до Цицерона дошли вести о событиях на востоке. От Брута, пребывавшего в Македонии, он узнал, что Долабелла, двигаясь в Сирию во главе небольшого отряда, добрался до Смирны на восточном побережье Эгейского моря, где его встретил Требоний, наместник Азии. Требоний обошелся с ним довольно учтиво и даже позволил ему продолжить путь. Но той же ночью Долабелла повернул обратно, вошел в город, захватил наместника спящим и два дня и две ночи усиленно пытал его, пустив в ход бичи, дыбу и раскаленное железо, чтобы тот сказал, где находится казна. После этого по распоряжению Долабеллы Требонию сломали шею. Ему отрезали голову, и солдаты Корнелия пинали ее по улицам туда-сюда, пока вконец не разбили, а тело несчастного было изуродовано и выставлено на всеобщее обозрение. Долабелла будто бы сказал:

— Так погиб первый из тех, кто убил Цезаря. Первый, но не последний.

Останки Требония на корабле были доставлены в Рим и подвергнуты изучению, чтобы подтвердить обстоятельства смерти, а затем переданы родственникам для сожжения. Его жуткая участь спасительно подействовала на Цицерона и остальных вождей республики. Теперь они знали, что их ожидает, если они попадут в руки врагов, особенно после того, как Антоний послал консулам открытое письмо, говоря о своей поддержке Долабеллы и выражая восхищение судьбой Требония: «То, что этот преступник понес наказание, — повод для радости»

Цицерон вслух зачитал это письмо сенаторам, и те укрепились в своей решимости не идти на переговоры. Долабеллу объявили врагом отечества. Цицерон был особенно потрясен тем, что его бывший зять выказал подобную жестокость. Впоследствии он горько жаловался мне:

— Только подумать, что это чудовище обитало под моей крышей и делило постель с моей бедной дочерью, только подумать, что мне действительно нравился этот человек… Кто знает, какие звери скрыты в близких нам людям?

Напряжение, владевшее им в начале апреля, когда он ожидал вестей из Мутины, было неописуемым. Сперва пришли хорошие новости. После нескольких месяцев молчания Кассий наконец сообщил, что полностью властвует над Сирией, что все участники противостояния — цезарианцы, республиканцы и последние оставшиеся помпеянцы — стекаются к нему и что он собрал войско численностью не мене одиннадцати легионов.

«Я хочу, чтобы ты и твои друзья в сенате знали, что вы имеете сильную поддержку и можете всецело отдаваться защите государства», — заверял он Цицерона.

Бруту также сопутствовал успех: он создал в Македонии еще пять легионов — около двадцати пяти тысяч человек. Юный Марк был с ним, набирая и обучая конников. «Твой сын блестяще выделяется своей хлопотливостью, стойкостью, упорным трудом и великодушием — одним словом, всевозможными добродетелями», — написал Цицерону Юний.

Но потом начали приходить более тревожные сообщения. После четырех с лишним месяцев осады, которой подвергалась Мутина, Децим оказался в отчаянном положении. Он мог связываться с внешним миром только с помощью почтовых голубей, и несколько выживших птиц принесли вести о голоде, болезнях и упадке духа. Лепид тем временем подвел свои легионы ближе к месту надвигавшейся битвы с Антонием и побуждал Цицерона и сенат рассмотреть новое предложение о мирных переговорах.

Наглость этого слабого и высокомерного человека привела Цицерона в такую ярость, что он продиктовал мне письмо, которое было отправлено тем же вечером: «Цицерон шлет Лепиду привет. Радуюсь, что ты жаждешь установления мира среди граждан. Если ты отделяешь его от рабства, то ты проявишь заботу и о государстве, и о своем достоинстве; но если нет, то знай, что все здравомыслящие настроены так, что предпочитают смерть. Поэтому ты поступишь разумнее, по крайней мере по моему мнению, если не будешь вмешиваться в это умиротворение, которое не находит одобрения ни у сената, ни у народа, ни у кого бы то ни было из честных»[154].

Цицерон трезво смотрел на вещи. В городе и сенате все еще были сотни сторонников Антония. Он знал: если Децим сдастся или Гирций, Панса и Октавиан будут побеждены, его первого схватят и убьют. Из предосторожности Цицерон приказал двум из трех легионов, размещенных в Африке, вернуться домой, чтобы защищать Рим. Но они не могли появиться в городе раньше середины лета.

На двенадцатый день апреля положение стало отчаянным. Ранним утром Корнут, городской претор, поспешно взошел на холм; с ним был гонец, которого Панса отправил шесть дней тому назад. Лицо Корнута было мрачным.

— Перескажи Цицерону, — обратился он к своему спутнику, — то, что сейчас сообщил мне.

Гонец дрожащим голосом сказал:

— Вибий Панса с сожалением сообщает о страшном поражении. Войско Марка Антония неожиданно напало на его легионы у селения Галльский форум. Сразу же сказался недостаток опыта у наших людей. Строй нарушился, и началась всеобщая резня. Консул сумел спастись, но он ранен.

Лицо Цицерона посерело.

— А Гирций и Цезарь? От них есть известия? — спросил он поспешно.