Империи норманнов: Создатели Европы, завоеватели Азии

Опасения Ады были понятны. Вскоре после коронации Малькольма на севере Шотландии вспыхнуло серьезное восстание. Его возглавил Сомерлед, могущественный правитель Аргайла. Северная и Западная Шотландия и де-факто, и де-юре обладали долгой историей независимости. Однако восстание было не столько заявкой на свободу, сколько попыткой посадить на престол другого человека. Сообщается (довольно загадочно), что Сомерлед восстал вместе с «сыновьями Малькольма». Этого Малькольма иногда отождествляют с более поздним правителем области Росс на севере Шотландии, но почти наверняка это был незаконнорожденный племянник короля Давида, который бунтовал раньше, в начале правления своего дяди. Таким образом, восстание продолжало прежнее сопротивление Давиду и его франко-нормандской власти{319}.

Мы знаем об этом восстании меньше, чем хотелось бы (подробные источники по внутренней шотландской политике тех лет скудны), но оно показывает, насколько непрочно держался трон под потомками Давида. В случае смерти Малькольма IV нашлось бы множество других готовых претендентов. К счастью для Ады, первым среди них был ее младший сын Вильгельм. И когда в 1165 году Малькольм скончался от болезни, Вильгельм быстро занял место брата, после чего правил шотландским королевством почти полвека.

В эти годы Ада отступила на задний план. Взрослого Вильгельма было незачем держать за руку, как Малькольма. У Ады имелись и другие причины сохранять дистанцию: в это время она начала страдать несколькими тяжелыми заболеваниями, которые преследовали ее до самой смерти. Теперь она сосредоточилась на покровительстве церкви, как это было принято у вдовствующих королев. Но все же Ада оставалась единственной заметной женщиной при дворе и пользовалась значительным влиянием. В 1165 году Вильгельм, как и Малькольм, еще не был женат, и такое положение сохранялось больше двух десятилетий (впрочем, в отличие от брата, Вильгельм определенно не был целомудренным, поскольку мы знаем по крайней мере об одном его внебрачном ребенке тех лет). Казалось, Ада настолько хорошо исполняла роль фактической королевы, что ни один из сыновей не торопился заменить ее.

Именно при Вильгельме, известном потомкам под прозвищем Лев, воплотилось в жизнь многое из того, что было начато Давидом. В частности, продолжались англо-нормандское расселение и рост влияния. В 1120-х и 1130-х годах не было какого-то разового наплыва пришельцев: скорее при Давиде, Малькольме и Вильгельме наблюдался медленный, но постоянный их приток. Трое из четырех бабушек и дедушек Вильгельма были англо-нормандцами; двор и королевство стали теперь приобретать все более франкоязычный характер. Это заметно по тому, к кому были обращены королевские указы. И как мы видели ранее, когда в 1173 и 1174 годах Вильгельм выступил против Генриха II, его собственное окружение мало чем отличалось от врагов с юга. Это были не единственные перемены. Ко времени правления Александра II, сына Вильгельма, шотландские короли начали проявлять милосердие к мятежникам – почти так же, как это делали англо-нормандские правители{320}.

Однако в абсолютном выражении доля нормандцев в Шотландии оставалась небольшой даже среди знати. И хотя Вильгельм и его собственные войска могли сойти за англо-нормандцев (или действительно были ими), основная часть шотландской армии по-прежнему состояла из местной легкой пехоты, которая так ужасала англичан. Действительно, некоторые авторы с юга представляли поражение Вильгельма в 1174 году как Божественное наказание за неспособность (или нежелание) сдерживать алчность наиболее варварских частей его армии.

Наиболее устойчивыми переменами оказались новые формы правления и документирования. Ни то ни другое нельзя приписывать исключительно влиянию нормандских переселенцев, однако в обоих случаях они сыграли определенную роль. У нас почти нет документальных свидетельств о Шотландии до XI века, но при правлении Давида и его внуков ситуация быстро изменилась. Следует проявлять осторожность, связывая это с новыми социальными и политическими структурами. В значительной степени появившиеся документальные свидетельства позволяют нам лучше разглядеть структуры, существовавшие уже давно. Тем не менее не может быть никаких сомнений в том, что шотландское государство и общество решительно переходили «от памяти к документу».