Империи песка

Им с Даией нужно было столько сказать друг другу, и они говорили до хрипоты, стараясь вспомнить что-то упущенное и поделиться драгоценными мыслями. Иногда в мозгу Муссы реальность перемешивалась с фантазиями, и он удивлял Даию рассказами о событиях, происходивших не на самом деле, а наполнявших его мечты в плену. Мусса осторожно проверял на Даии достоверность некоторых из них. К его радости, многое оказывалось реальным.

Когда Даия окрепла, их ласки возобновились. Теперь из шатра доносились всплески смеха вместе с голосом постоянно голодной Таши, достигавшим окрестных гор.

Как-то вечером Даия вынула из мешка подарок, который Мусса когда-то прислал ей с юга. Эта была книга, купленная им у торговца. Оценить содержание он не мог, поскольку не умел читать на арабском. При виде книги его глаза вспыхнули. Он понял, что Даия дорожила его подарком.

– Давай я тебе почитаю, – предложила она.

Даия читала ему истории о рыбаке и джинне, о персе Али, о Синдбаде-мореходе и другие волшебные сказки Шахерезады. Это чтение при свече длилось до позднего вечера. Мусса лежал, подперев голову локтем, и смотрел на любимое лицо. Таши безмятежно спала между ними. Серена слушала и думала о другой женщине, много лет назад читавшей книгу другому мужчине, и было это в лесу близ шато де Врис. У Даии был мелодичный голос. Закрыв глаза, Серена сидела у костра и слушала, уносясь в прошлое. Ей казалось, словно что-то завершилось и разорванный круг обрел былую цельность.

Серена ухаживала за солдатами Поля. В сражении с Тамритом уцелела лишь горстка. Чувствуя их напряженное отношение к туарегам, она устроила для них лагерь вдали от основного туарегского лагеря. Она говорила по-арабски и по-французски лучше, чем они, она заботилась об их лейтенанте, но все равно на нее смотрели с подозрением.

Поля разместили в отдельном шатре. Он быстро оправился от телесных ран, но все так же лежал пластом на постели, глядя пустыми, воспаленными глазами в потолок. Его душевное состояние было подорвано. Он следил за движениями Серены и убеждался, что она осталась той же удивительной женщиной, которую он помнил. Он подумал о том, как сильно любил ее в детстве, и содрогнулся от того, что едва не совершил непоправимое.

– Я не… – однажды начал он, но голос дрогнул, и он замолчал.

Ему было тяжело даже смотреть на нее.

Серена коснулась его плеча.

– Все хорошо, – сказала она. – Ты теперь среди родных. Не надо ничего говорить.

Выйдя из шатра, она услышала его рыдания.

Серена продолжала терпеливо ухаживать за ним, не задавая никаких вопросов.

Абдулахи и Махмуду не терпелось поскорее вернуться на север, в родные места.

– Вам стоит дождаться каравана, – сказал им Мусса.

– Чтобы караванщики продали нас сынкам Джубар-паши? – насмешливо фыркнув, спросил Абдулахи. – Нет уж, Сиди, мы дадим большой крюк в объезд Ин-Салаха. Так подольше проживем.

– И на земле жить лучше, чем под землей, – согласился Мусса. – Конечно, вы правы.

Он дал им крепких, отдохнувших верблюдов и необходимые припасы.

– Я тебе обязан жизнью, – сказал он Абдулахи при прощании.

– Поскольку ты туарег, это значит, что ты мне ничего не должен, – ответил Абдулахи. – Я буду по тебе скучать, Сиди. – Они обнялись. – Нет дракона умнее туарега.

– И нет пса зловоннее, – добавил Махмуд, и они с Абдулахи тронулись в путь.

Спустя несколько дней близ Арака проходил большой караван, направлявшийся на юг, в Кано[84]. Около трехсот верблюдов везли огромные тюки тканей и яркие бусы из Италии. Мусса побеседовал с хозяином каравана, честным человеком, на которого можно было положиться, что он не продаст Монджо работорговцам, и договорился о безопасном путешествии для своего чернокожего друга. Мусса снабдил Монджо деньгами, оружием и одеждой. Монджо едва верил, что после стольких лет он возвращается к себе в Сокото свободным человеком. Когда настало время уезжать, ему было не подобрать слов. Великан Монджо обнял Муссу за плечи, а затем поднял, словно пушинку.

Муссу преследовали воспоминания о своей рабской жизни. В один из дней он позвал к себе Люфти и Шади. Угостил их чаем, церемонно трижды наполнив их стаканы. Шади оторопела: хозяин угощает своих рабов. Она так и не смогла привыкнуть к странным особенностям Муссы.

Когда чай был выпит, Мусса вручил Люфти бумагу, заполненную арабской вязью, четкими французскими строчками и на тифинаге[85]. Люфти обеими руками взял бумагу и вопросительно посмотрел на Муссу, ожидая распоряжений:

– Господин, я так понимаю, что должен кому-то это передать. Кому?

– Бумага уже находится в руках того, кому она адресована, – ответил Мусса.

– Что за загадка? Я ведь не умею читать.

– Это твоя свобода, – коротко пояснил Мусса.