Империи песка

Поль быстро разделся и последовал за ним. Организм получил встряску, словно по телу ударили ледяным молотом.

Он вынырнул, шумно отфыркиваясь.

– Десять минут в такой воде, и у тебя посинеет не только лицо, – заявил Поль.

Мусса встретил его слова смехом. Они плавали, брызгались друг в друга. Найдя другой выступ, выше прежнего, они ныряли оттуда, успев перекувырнуться в воздухе.

Закоченев в воде, оба выбрались и улеглись на камни, предоставив солнцу согревать их спины. Поль уткнулся лицом в сгиб руки и закрыл глаза, кожей ощущая целительное тепло. Ему хотелось, чтобы этот день не кончался.

– Мусса, прости меня, – сказал он, ограничившись этими словами.

– И ты меня прости. За все. Но теперь это позади.

В тот вечер Поль сидел у костра рядом с Муссой и Сереной.

– Даже не знаю, что тебе сказать, – обратился он к тете, пока Мусса разливал чай. – Я ведь тогда мог тебя застрелить.

– Но не застрелил, – покачав головой, ответила Серена. – И не смог бы, даже после всего, что выпало на твою долю.

– Было время, когда и я сказал бы, что не смог. Но я перестал быть собой. Я об этом знал, а остановиться уже не мог. – Поль посмотрел на огонь и шепотом продолжил: – Происходившее со мной было не настолько скверно, как то, что делал я. О самом худшем не знает никто, кроме меня. Я до сих пор представляю… надеюсь… что был лишь свидетелем всего этого, что это не моих рук дело. А в глубине души сознаю лживость своих надежд. Все как-то перепуталось. Я обнаружил, что во мне живет чудовище. Не знаю, сумею ли я когда-нибудь себя простить.

– Я видел следы того, что произошло в Тадженуте, – сказал Мусса. – Я знаю про Айн-Эль-Керму. Сомневаюсь, что на твоем месте я действовал бы по-другому.

– Я вот тут думал… Я стоял над Тамритом, держал в руке его меч и обращался с ним так, как он с нами. Все время я твердил себе, что делаю это ради чести. Ради чести! Эта мысль пугает меня сильнее всего. Нынче Тамрит и Махди мертвы. Но кто-то займет их место, равно как и кто-то встанет на мое. А значит, всеми этими бойнями и погонями мы ровным счетом ничего не достигли.

Они проговорили несколько часов, пытаясь найти смысл во всем, что случилось. Этот разговор помог Полю. Он чувствовал, как душа начинает освобождаться от тяжкого груза. Наконец-то он пробуждался от своего затяжного кошмара.

Пожелав Серене и Муссе спокойной ночи, Поль ушел к себе в шатер. Мать с сыном остались у костра. Серена тревожилась за Муссу.

– Тебе будет нелегко, когда здесь появятся аменокаль с Аттиси, – сказала она. – Многие на тебя сердиты за твои попытки помочь экспедиции Флаттерса.

– Я не столько пытался помочь экспедиции, сколько уберечь наших, чтобы не навредили самим себе.

– Эту разницу поймут лишь единицы.

Мусса пожал плечами:

– Всю жизнь люди меня ненавидели. За происхождение или еще за что-то. Во мне всегда было слишком много чего-то одного и недоставало другого. То я слишком аристократичен или, наоборот, слишком прост. Меня упрекали, что я слишком туарег или слишком француз, а потом я оказывался виноват, что не являюсь ни тем, ни другим. Не католик и не мусульманин. Словом, неверный со всех сторон. – Увидев в глазах Серены наворачивающиеся слезы, он взял мать за руку. – Мама, здесь нет ничьей вины. Я всегда находился между мирами. Не помню, чтобы во Франции мне было лучше, чем здесь. В чем-то даже хуже. – Мусса невесело улыбнулся. – Сестра Годрик причиняла мне не меньше страданий, чем любой сын пустыни. Даже больше. Я всегда был изгоем, вечно находился не на той стороне. Сомневаюсь, что это когда-нибудь изменится.

Мусса следил за искоркой, вылетевшей из костра, потом стал смотреть на усеянное звездами небо. Увидев Меч Ориона, он подумал о Таке. Пора искать себе нового сокола, воспитывать и учить охотиться.

– Даия хочет увидеть другие края, – после долгого молчания сказал он. – Чувствую, ты о многом ей рассказала, пока меня здесь не было. Даия не просто кочевница. Наверное, у нее такая же жажда к путешествиям, какая была у моего отца. Даже мысль появилась: а почему бы нам втроем не съездить во Францию? Покажу Даии то немногое, что помню о прежней жизни, хотя я окажусь там таким же чужаком, как и они с малышкой. Я любил шато, и окрестные леса были прекрасными, но жить там сейчас я бы не хотел. Я бы попросту не знал, что делать с крышей над головой. В Тимимуне у меня была крыша. Мне это не понравилось.

– Что ты расскажешь Полю о его матери? – спросила Серена.

Мусса рассказал ей о признании Джубар-паши и том, что Махди с Тамритом надоумили пашу потребовать за него выкуп, а Элизабет заплатила Эль-Хусейну за его гарантированную смерть.

– Пожалуй, ничего, – ответил Мусса. – Не вижу смысла. Поль хорошо знает свою мать, и это лишь нанесет ему новую душевную рану. Он узнает то, что ему нужно узнать. И станет хорошим графом, если захочет.

– А ты хочешь, чтобы так и было?

Мусса пожал плечами:

– Титул для меня ничего не значит, да и деньги тоже. Лучше оставить все это Элизабет и ее жалким махинациям, раз уж она так жаждет знатности и богатства.