Империи песка

– Нет, подожди. Ладно… – Элизабет подошла к письменному столу, сняла с шеи цепочку, на которой висел ключ, и открыла ящик. Поль смотрел, как она роется в бумагах. Наконец она достала конверт. – Убедись, что там нет ничего особенного. Если желаешь, прочти. И тогда поймешь… Не хочешь делать это для меня, сделай ради памяти отца. Он бы ждал от тебя достойного поступка и понимания интересов семьи. Наверное, мне следовало…

– Давай письмо.

Элизабет протянула Полю конверт. Снаружи доносились разговоры и смех. Гости начали съезжаться. И угораздило же его затеять эту проклятую перепалку!

Поль смотрел на конверт, ощущая дрожь в теле. Глядя на крупно выведенные слова «Для Поля», он узнал отцовский почерк. Конверт успел пожелтеть и обтрепаться. Чувствовалось, мать неоднократно перечитывала отцовское письмо. Поль взглянул на нее, пытаясь держать себя в руках:

– Как ты смела утаить от меня письмо отца?

Поль говорил спокойно, но в его голосе впервые звучала угроза. Элизабет испугалась, хотя и ненадолго. А затем перешла в наступление.

– Прибереги свой гнев для тех, кто не потратил жизнь, уберегая тебя от всех опасностей, – обиженно-раздраженным тоном заявила она. – Ты никогда не поймешь, как далеко мне пришлось зайти, действуя в твоих интересах.

– Вроде сокрытия отцовского письма?

– Да. Именно так. Это было сделано для твоего же блага. Ты обожествлял отца, а он был жалким неудачником. Я защищала тебя от него. Защищала от его позора. Когда ты оставишь свои сопливые упреки и обратишься к здравому смыслу, то сам все поймешь. Хочешь идти своим путем, но не нравится, что этому мешают разного рода мерзкие обстоятельства? Должна тебя огорчить: мир так устроен. То, что сегодня кажется невыносимым, завтра принесет свои плоды. Чем раньше ты это усвоишь…

– Мама, уйди! – сев за стол, отмахнулся от нее Поль. – Я хочу побыть один.

Элизабет хотела что-то сказать, но сдержалась. Потрясенная разговором с сыном, она тем не менее не утратила уверенности в себе. Ну что он может сделать? Жюль погиб двенадцать лет назад. Посердится на нее Поль недельку, а потом смирится. Жизнь будет продолжаться, и когда-нибудь он оценит свою мать за все, что она для него сделала.

– Изволь, я уйду, – сухо сказала она. – Когда закончишь читать, будь любезен, выйди к гостям и начни вести себя так, как надлежит графу. Гости жаждут тебя увидеть.

30 ноября 1870 года

Мой дорогой сын!

В эту ночь я ощущаю на своих плечах тяжесть всего мира, но я не настолько силен, чтобы ее выдерживать. Я более не в состоянии вести борьбу. Я утратил свою честь. У меня ее не отняли, хотя ты можешь поддаться искушению и поверить в это. Не хочу, чтобы ты лелеял в себе ложные представления о твоем отце. Правда такова: я позволил забрать у себя честь. Сдал ее.

Со дня суда меня не покидала ненависть к своему обвинителю, Парижу и всей Франции. Я горжусь тем, что не заслужил этого, однако яд ненависти продолжает отравлять мою кровь. В жизни мне доводилось сталкиваться со смертельно опасными, хорошо вооруженными врагами, но я никогда не сталкивался с врагом по имени Ненависть. Она оказалась сильнее меня, и я уступил ее натиску. И только когда уступил – но никак не раньше, – я утратил честь. Сейчас я сознаю: единственное место, где я смогу ее найти и вернуть, – это прусские позиции за пределами города.