Империй призрачных орлы. Как русская епархия в Америке послужила фактором в развязывании Первой мировой войны

Сазонов не желает понять, что Габсбурги борются за спасение трона и династии, равно как и империи. С точки зрения Австрии ее требования были справедливы с учетом Австро-Российского соглашения 1876–1877 годов и Берлинского конгресса. В нарушение этих соглашений Россия поддерживала Сербию в двух главнейших пунктах, затрагивавших вопрос целостности и безопасности самой Габсбургской империи: Сербия, во-первых, пытается оторвать от империи Боснию и Герцеговину, с аннексией которых Австрией согласилась Россия; во-вторых, собирается превратиться в Югославию, объединив южных славян в одно государство под началом Великой Сербии, опять же за счет Габсбургской монархии, которую Россия обязалась не подвергать опасности созданием большого славянского государства на ее западной границе. Таким образом, в глазах центральных держав мобилизация России в защиту Сербии, не желавшей принять австрийский ультиматум, означала, что Россия пересматривает условия этих соглашений, что возможно только ценой войны. Учитывая особо болезненный для Австро-Венгрии вопрос русинов и их перехода в православие (логически с переходом территорий их проживания в русскую юрисдикцию – не только церковную, но и государственную), ее страхи вполне обоснованы, что и сказано прямо в Красной Книге и о чем австрийский глава МИДа сообщил русскому поверенному графу Кудашеву. Сазонов считал ультиматум Бены о «Народной Одбране» лишь предлогом для того, чтобы разделаться раз и навсегда с Сербией. Берхтольд же считал, что и сама Сербия есть лишь «крюк с наживою», лишь предлог для России захватить Галицию, «продвинуть свою границу дальше на запад», до Карпат, а желательно и далее. И Сазонов, и Берхтольд, по-видимому, спорили о Сербии, не слушая аргументов друг друга, потому что к этому времени их способность взаимного доверия была затемнена давней холодной войной вокруг русинов на австро-русской границе. Нигде не называемая Галиция стояла между ними стеной.

В англосаксонской юридической традиции есть понятие «сопутствующая небрежность» (contributory negligence), доработанное в Соединенных Штатах до понятия «сравнительной небрежности» (comparative negligence), согласно которому при несчастном случае, скажем, столкновении на дорогах, учитывается вина или небрежность также и пострадавшей стороны. Если принять спорный тезис стран победительниц и Сазонова об исключительной вине центральных держав, то все равно остается принцип «сравнительной или сопутствующей небрежности» другой стороны. То, в чем Сазонов винит противника, в не меньшей степени относилось и к нему самому: «В Берлине, – писал Сазонов, – очевидно, забыли, что первейшая цель всякой политики, как внутренней, так и внешней, состоит в том, чтобы не дать событиям создать безысходного положения, при котором человеческая воля бессильна управлять ими и когда уже более ничего не остается делать, как смотреть скрестя руки (курсив мой. – о. М. А.-М.) на приближение катастрофы и ждать своей очереди в общем крушении».[344]

Именно таковым было нежелание Сазонова идти на компромисс, когда обе стороны покатились под откос к войне. Государь, которого Сазонов сумел подчинить своей дипломатической позиции, тем не менее стремился избежать войны и не желал подписывать приказ о всеобщей мобилизации, будучи готов допустить то, что Сазонов представлял как дипломатическое унижение России. Хотя Сазонов все время говорит в своих воспоминаниях о неготовности России к войне, ему на ум не пришла вовремя притча Спасителя: «Какой царь, идя на войну против другого царя, не сядет и не посоветуется прежде, силен ли он с десятью тысячами противостать идущему на него с двадцатью тысячами? Иначе, пока тот еще далеко, он пошлет к нему посольство – просить о мире» (Лк. 14: 31–32).