Империй призрачных орлы. Как русская епархия в Америке послужила фактором в развязывании Первой мировой войны

На просьбу наследного королевича Александра о помощи Сербии Государь, заверив его в своей глубокой симпатии к сербскому народу и обещая поддержку, выразил также и уверенность в готовности Сербии найти выход из создавшегося положения и избежать «ужасов новой войны».[345] Сербия приняла все пункты ультиматума, кроме роспуска «Народной Одбраны», которая-то в глазах Бены и представляла главную опасность. Здесь надо отметить, что все три императора хотели сохранить мир. Престарелый Франц Иосиф не желал слышать о войне с Сербией даже после убийства наследника. Но здесь ему изменила природная твердость в силу уже прогрессирующего одряхления, и под напором своего МИДа и военных он подписал объявление войны. Императоры оказались в зависимости от профессионалов внешней политики: престарелый Франц Иосиф – от графа Берхтольда, русский царь, недостаточно волевой, чтобы отстоять свою точку зрения или же свои опасения, – от Сазонова. К Вильгельму, с которым у Николая была своя долгая история личных отношений, Государь обратился с телеграммой в Потсдам с предложением «повергнуть австро-сербский спор на решение Гаагского трибунала» с припиской «Я доверяю твоей мудрости и дружбе».[346] В свою очередь, и Вильгельм, напуганный русской мобилизацией, телеграфировал Николаю: «Наша долгая испытанная временем дружба должна с Божьей помощью предотвратить кровопролитие… Я должен просить тебя немедленно отдать твоим войскам приказ безусловно воздерживаться от малейшего нарушения наших границ».[347]

Сазонов приводит из документов, опубликованных после поражения Германии, доказательства того, что центральные державы планировали использовать убийство эрцгерцога как повод для начала войны. Однако, как пишет Макдоно, поведение германской верхушки правительства и армии в середине июля 1914 года, через две недели после сараевского убийства, свидетельствует скорее, что война явилась и для нее полной неожиданностью. «Канцлер и министры были согласны с тем, что кайзеру не следует отменять свою обычную «северную экспедицию», иначе могут подумать, что война на пороге… Наступил сезон отпусков. Тирпиц (глава адмиралтейства) отправился на швейцарский курорт Тарасп, получив указание не возвращаться досрочно, чтобы не возбуждать нежелательных слухов. Мольтке (начальник Генштаба) был на водах в Карлсбаде, Бетман-Гольвег (канцлер) в своем Гогенфинове. Ягов (МИД) проводил медовый месяц (!) в Люцерне, генерал-квартирмейстер Генштаба отправился хоронить тетушку». Что касается Британии, то глава ее МИДа, сэр Эдвард Грей проводил время на рыбалке.[348] Сам Сазонов говорит о «невероятной растерянности и сумятице», которые царили на Бильгельмштрассе [349] после того, как Россия объявила мобилизацию. Здесь и цари оказались бессильными остановить свои огромные военные и дипломатические машины. Те уже вышли из-под их контроля и понеслись навстречу друг другу, увлекаемые лавиной шовинистического общественного мнения, вспыхнувшего обиженным патриотизмом во всех задействованных странах. Как подчеркивает Ливен с наступлением XX века правительства уже были не способны ни контролировать, ни игнорировать своего гражданского общества.[350]

29 июля Государь под давлением Сазонова и военных соглашается на всеобщую мобилизацию, но потом отзывает свой приказ, заменяя ее на частичную мобилизацию на австрийской границе. Сазонов рисует драматическую картину того, как ему удалось переломить волю Государя. Около двух часов дня 30 июля в телефонном разговоре с МИДом начальник Генштаба генерал Н. Н. Янушкевич настойчиво просит его ехать к царю, который отказывается снова дать приказ о всеобщей мобилизации, хотя прекрасно знает положение вещей. Сазонов звонит в Петергоф и настойчиво просит у царя аудиенции, на которую тот неохотно соглашается, догадываясь, зачем хочет его видеть Сазонов. Разговор проходил по просьбе царя в присутствии генерала Татищева, особо доверенного Государю лица.[351]