Империй призрачных орлы. Как русская епархия в Америке послужила фактором в развязывании Первой мировой войны

В заключение несколько слов следует сказать и о конце империи Габсбургов. С приходом во Франции леворадикального правительства Ж. Клемансо, которое стремилось придать войне идеологический характер, и с выходом из войны России война уже представилась Антанте как битва либеральной демократии с «реакцией» и «авторитаризмом» теократических империй. Бойна превращается в военное столкновение республиканского и монархического начал. Отныне Германия и Австро-Венгрия становятся для держав Антанты воплощением «католического обскурантизма», прусского милитаризма и аристократических принципов. Последовательным выразителем такого подхода был глава Чехословацкого национального совета Т. Масарик, отмечавший, что «во всемирной схватке друг другу противостоят державы средневекового теократического монархизма, абсолютизма не демократического и не национального, и государства конституционные, демократические, республиканские, признающие право всех народов, не только больших, но и малых, на государственную самостоятельность».[442] Так, в ходе войны пали две старейшие теократии: католическая и православная, преемницы христианской Римской империи.

После распада Австро-Венгрии императорская семья Карла I была выслана в Швейцарию, а оттуда, по решению Антанты, на остров Мадейру. Мадейру называют островом вечной весны. Таковой она и стала для последнего представителя Габсбургского рода и Священной Римской империи. Весной 1922 г. последний австрийский император и венгерский король простудился и умер в возрасте 34 лет. В 2004 году он был беатифицирован (причислен к лику блаженных) Католической церковью.

В 1981 году Государь Николай II со всей убиенной августейшей семьей был прославлен Русской Зарубежной Церковью, а в 2000 году Архиерейским Собором Русской Православной Церкви причтен к лику святых новомучеников Российских.

Послесловие Русины после распада двух империй

Насколько москвофильское направление было чисто умственным конструктом русинской интеллигенции, который распадался при соприкосновении с реальностью, показала их последующая история. Несмотря на свой низкий социальный статус, русины на протяжении всей своей истории принадлежали к цивилизации Средней Европы и сформировались как община в достаточно либеральной Австро-Венгерской империи. Будучи в основном бедными фермерами, живущими исключительно средствами частной собственности, они обладали развитым чувством индивидуализма, личной ответственности за ведение собственного хозяйства, и сознанием своих гражданских, политических и, главное, экономических прав, хотя бы и ущемленных. Столкновения с реалиями российской жизни чаще всего рушили их романтические надежды устроить свое национальное существование путем присоединения к России, даже при царском режиме, вполне им сочувствующем.

Шевченко ссылается на полемическую брошюру, изданную в 1911 году в Черновцах, именно в период предвоенного подъема москвофильства в Австро-Венгрии и симпатии к нему в царской России. В брошюре приводится рассказ о поездке в Киев двух галичан, которые встретились там с непривычными для них бюрократическим произволом, взяточничеством, даже с трудностями при устройстве в киевских гостиницах, «которые не хотели селить у себя австрийских подданных без полицейского разрешения». Этого оказалось вполне достаточно, чтобы прорусские настроения одного из них улетучились мгновенно, несмотря на то что положение на родине не становилось лучше и особых надежд не давало.[443]

С распадом Габсбургской империи русины оказались разделенными между разными государствами: Подкарпатье с русинским населением стало частью Чехословакии, Западная Галиция вошла в Польшу, русины Воеводины оказались в составе Югославии, другие – в составе Румынии и Венгрии.[444] Причем, как писал один из русинских лидеров, выступавших с проектом вхождения в образующуюся Чехословакию, «собственную независимость мы всерьез не обсуждали… Мы не обладали ни армией, ни собственным чиновничеством; народ также не был подготовлен к независимости».[445]

Павло Магочий, канадский славист и самый крупный специалист по русинскому вопросу, считает, что русины не могут еще рассматриваться как отдельный народ. До сего времени (за исключением русинов Воеводины) они являлись частью какого-то другого народа.[446]

Среди русинской общины разгорелись споры, к какому же государству они могли бы присоединиться на правах автономии. Собственная интеллигенция, ассимилировавшаяся в другой культуре, тянула их в разные стороны, о чем свидетельствуют и написанные уже в наше время исторические очерки об этих метаниях.