Империи Средневековья. От Каролингов до Чингизидов

Однако своим успехом в историографии «нормандская империя» обязана работам историка с острова Джерси Джона Ле Патуреля, чья книга, вышедшая под одноименным названием в 1976 г., вызвала ожесточенные споры[277]. В своей работе, написанной под влиянием актуальных размышлений об империализме и колониализме, Ле Патурель ставит во главу угла политическое единство государства, созданного Вильгельмом Завоевателем (1066–1087) и Генрихом I Боклерком (1100–1135). В сохранении целостности была заинтересована не только династия нормандских правителей, но также светские и церковные элиты. Единство обеспечивалось тем, что правительство постоянно перемещалось по территориям, принадлежащим одному королевскому дому и двору. Центростремительная динамика сближала Нормандию и Англию в институциональном и юридическом отношениях. Нормандское государство можно рассмотреть как «империю» в современном значении этого термина: у него была колонизированная территория (Англия), инструменты насаждения собственной власти (замки, крепости, монастыри), империалистические элиты, а его реальная власть простиралась за очерченные границы. В этом процессе особая роль принадлежала королевскому окружению и аристократии по обеим сторонам Ла-Манша. Они образовывали гомогенное сообщество, связанное общими политическими и территориальными интересами. Модель англо-нормандского государства (regnum), предложенная Чарльзом Уорреном Холлистером[278], дала толчок к «колониальному» прочтению нормандского присутствия в Англии, что привело к более внимательному изучению языка, законов и механизмов политического конструирования[279]. То, что обе страны принадлежали к одной культуре, выделялось как своеобразная черта колониальных взаимоотношений[280], а понятие «империя» позволяло анализировать последствия завоевания на всей территории Британских островов и в Северной Франции[281].

В конце 1980-х гг. Дэвид Бейтс и Джудит Грин усомнились в «имперской» версии Ле Патуреля[282]. Они указывали на необходимость анализа иных социальных групп (не только элит), подчеркивали существенную разницу между английскими и нормандскими институтами, противопоставляли региональные интересы действиям имперских элит, ориентированных на поддержание государственного единства. Со своей стороны, Фрэнсис Уэст показал рискованность колониальных или имперских аналогий при анализе нормандского правления в Англии[283]. Работа Марджори Чибнелл «Споры о нормандском завоевании» (The Debate on the Norman Conquest), вышедшая в 1999 г., и статьи, опубликованные по результатам коллоквиума «Нормандия и Англия в Средние века», прошедшего в Серизи-ла-Саль в 2001 г., дали достаточно точную оценку историографической ситуации по вопросу существования «нормандской империи» накануне нового витка споров по этому вопросу[284].

Мы не будем вдаваться в подробности нового поворота в историографии, с которыми можно познакомиться в недавних работах Дэвида Бейтса и Фанни Мадлен[285]. Одним словом, историки перестали бояться слова «империя» и освободили его от негативных коннотаций, отсылающих к империализму и колониализму. Они вложили в этот термин целый ряд характеристик: гибкость политической организации, повышенная склонность к мобилизации политического воображения, легитимирующая роль имперских форм государственного устройства, способность примирять разные группы населения и многообразие культурных традиций, изобретательность в управлении и администрировании… Новое имперское прочтение нормандской истории базируется на более комплексном подходе, выработанном под влиянием социальных и когнитивных наук, а также усовершенствованного понятийного аппарата, оперирующего такими понятиями, как «жесткая сила» (hard power) и «мягкая сила» (soft power). Примечательная особенность данного направления состоит в том, что многие историки, оставаясь на уровне анализа социальных групп, смогли обратиться к индивидуальным жизненным стратегиям, что позволило понять, чем была империя для простых людей. Устойчивость нормандского государства и имперской идентичности стала объясняться, прежде всего, прочными социальными связями, сохранявшимися даже в периоды политической нестабильности. Совсем недавно имперскую лексику начали использовать для того, чтобы описывать «приобретение неимперскими политическими образованиями имперских черт», как это произошло в случае англо-нормандского королевства и Сицилии[286].

Приведенный историографический экскурс призван напомнить нам, что не стоит воспринимать «нормандскую империю» как нечто само собой разумеющееся. Для начала стоит разобраться в терминологии, затем проследить ее историю и под конец затронуть то, как она была устроена, какие силы позволяли ей сохраняться и какими образами она вдохновлялась.

Определение империи