Империи Средневековья. От Каролингов до Чингизидов

Почти — потому что начиная с III в. на территории Монгольского государства существовали другие кочевые империи, образующие по отношению друг к другу удивительный континуитет: государства хунну (III в. до н. э. — II в. н. э.), чжурджэней (330–552), тюрков (551–630, затем 682–742), уйгуров (744–840) и киданей (905–1125) — и это лишь некоторые из них[88]. В традиционной историографии принято считать, что эти империи представляли собой племенные конфедерации, родовой характер социополитической организации которых не менялся со временем. Во главе этих объединений стоял верховный правитель, избранный за заслуги, который сосредоточивал в руках не больше власти, чем имели племенные вожди над своими подданными. Кочевые империи появлялись лишь в противовес могущественным оседлым государствам (в частности, на территории Китая) для того, чтобы побороть угрозу, а затем мгновенно исчезнуть, освобождая место в политическом вакууме племенного мира. Историю Монгольской степи можно рассматривать как циклическую последовательность процессов объединения и разъединения племен, в ходе которых внезапно появлялись, а затем бесследно исчезали народы, дарившие свои имена этим конфедерациям. Таким образом, между звеньями исторической цепи не было связи и преемственности.

Считается, что в начале своего пути Монгольская империя была очередной племенной конфедерацией. Однако, в отличие от своих предшественников, монголам удалось распространить свою власть на значительную часть оседлого мира, что дало возможность преемникам Чингисхана создать полноценное государство, заимствуя институты, административные практики и идеологию у более развитых покоренных цивилизаций[89].

Недавние антропологические исследования поставили под сомнение понятие «племя»[90], чем нанесли серьезный удар по традиционной историографической парадигме. Этот термин берет свои истоки в эволюционистских и колониальных теориях XIX в., ставивших Европу в центр вселенной и деливших мир на безгосударственные примитивные сообщества и цивилизованные страны, наделенные государственной структурой. В действительности подобное разделение безосновательно. Средневековые источники используют крайне неопределенную терминологию для описания социальной организации номадов, однако практически ни слова в них не сказано о каких-либо родовых структурах. Монгольская терминология также не указывает на какую-либо родо-племенную организацию: термин «аймак», который принято переводить как «племя», обозначает военно-административную единицу; «обок», который обычно передается словом «род», в действительности является семейным именем и фигурирует исключительно в тех случаях, когда речь идет о знати. Более того, для описания собственных и соседних государственных образований монголы чаще использовали термины «улус» («государство» или «народ, подчиненный государственной власти») и «иргэн» («простой народ»)[91]. Использование этих терминов можно проиллюстрировать отрывком из «Сокровенного сказания монголов» — единственного сохранившегося от той эпохи источника на монгольском языке, в котором говорится о борьбе Чингисхана с различными группами кочевников накануне образования империи:

[Чингисхан] уничтожил каждого, кто принадлежал к имени [oboqtuyi] джуркинов. Он сделал их государство [улус] и народ [иргэн] своим народом [эмчу иргэн][92].

Перед нами пример степной общественно-политической организации, где аристократическая группа, в данном случае джуркины, стоит во главе своих подданных («иргэн»). Властные отношения между ними выражаются в рамках политического сообщества («улус»), которое носит родовое (семейное) имя («обок») данной аристократической группы. В действительности средневековые кочевые общества были крайне стратифицированы. Все то, что до сих пор называли «племенами», имея в виду этнически гомогенные квазипротонациональные образования с естественной для них солидарностью, следует рассматривать как группы, подвластные знатным родам, которые были носителями идентичности и традиций, а также экономического и культурного капитала. Подданные не имели никаких родственных связей со своими правителями, но обозначались их родовым именем. В то время не было «монгольского народа» в привычном понимании этого словосочетания, но существовал знатный род под названием «монголы». Монгольский народ, с которым мы сталкиваемся в источниках, был совокупностью всех тех, кто был подчинен этому роду, а следовательно, его название происходило из этой политической идентичности.