Империя духа

Он проговорил это с такой мощной силой воздействия, что дочка вдруг успокоилась и постепенно стала приходить в себя. Солину казалось, что тень жены бродит по комнатам. Но относился он к этому спокойно и тихо, как сама тень. Не только тень Виктории не покидала его, но и друзья.

— В душе образовалась, всё-таки, чёрная дыра, — сказал он однажды часто посещавшим его Саше и Соне. — Потому что всё, что произошло, абсолютно необъяснимо.

— Как тень? — прямо спросил Саша.

— Это тень её сознания. Потому она невидима физически. Но всё равно, всё, что происходит с ней сейчас — закрыто. Тень есть тень.

— Ты точен, как всегда, — заметил Саша, допивая чай. — Я думаю, что с ней случилось что-то совершенно экстраординарное.

— Поэтому обычное ей не поможет. Да и нужна ли ей помощь? — добавила Соня. — Чтобы ей помочь, надо, чтобы сама Вселенная стала исключительной. Она желала трансцендентной ласки, которая превосходила бы всё возможное, в конце концов, чтобы её бытие охватила бы сама Вечность, абсолютная, нежная и бесконечная.

— Соня, не надо, — прервал её Солин. — Переведём разговор на другие темы.

Уход Вики словно породил незримый вихрь, который пронёсся по душам людей Сашиной эзотерической группы (да и состояла она всего из четырёх человек, кроме Меркулова: Сугробов, Денис Гранов и отдалённый от мира смертью Вики Евгений Солин). Но кроме, вокруг них кружились, глотая обрывки знаний, поэты, художники, писатели, публицисты. Некоторые из них весьма известные, другие — тянущаяся к Первопричине молодёжь. Были даже бродячие искатели тайной ущербности этого мира — типа Севы Велиманова. Это выглядело диким контрастом по сравнению с наступающей на Россию цивилизацией голого чистогана. Но на самом деле никакого контраста не существовало. Под оболочкой «голого чистогана» жила, мучилась и радовалась она, Рассея, неуничтожимая и вечная. Надеялись, что всё кончено, но не получилось: она жива.

— Комиссаров и то пережили и этих переживём, — зевая, говаривала бабушка Сугробова. — С нас как с гуся вода: во что верили, в то и будем верить, как хотим.

Да и предприниматели некоторые были особенные, со странностями, «с глубинкой». «Надоел мне этот презренный металл и суета, до того надоел, что к медведям в лес охота уехать, — говорил один из них. — Но что делать, деньги в меня сыпятся сами по себе, как помои из контейнера. Глупо не устоять, приходится брать».

Народ же, напротив, жил своей третьей жизнью. Да, были ужасы, криминал, раздуваемый по телевизору, но Сугробов только пожимал плечами: в его отнюдь не процветающем квартале около метро «Проспект Вернадского» жили нормальные люди, не воры и не сумасшедшие на сексуальной почве. Волею обстоятельств он был знаком с окружающей жизнью. Всё-таки он был поэт, его песни умеренно распространялись, хотя «шли в народ» наиболее несложные сочинения. Возможно, и грабитель его квартиры слышал его песни и любил их, не зная, кого он грабит.

Сугробову Мише было странно жить во всех этих трёх мирах, таких разных. С одной стороны — медитация, ретрит, погружение. И он отлично знал, что тот мир, куда уходят после смерти, настолько иной по сравнению с этим, физическим, что лучше о последнем забыть навсегда, чтобы понять тот. С другой стороны — проявления духа в мир, поэзия, литература, искусство, любовь и дружба среди близких по душе людей. С третьей стороны — окружающий мир, где дьявол и Бог соседствуют рядом на одной скамеечке.

Во всех этих трёх мирах он жил и любил их, но разной любовью. Истеричные и целенаправленные повизгиванья с экранов о том, что народ потерял свою душу, опустился, погряз… Но он видел другое, как люди помогают друг другу, как соседка его, Лидия, разъезжает с благословения православного священника по бедным сельским районам, раздаёт одежду, продукты, лишь бы чем-нибудь помочь. С некоторым удивлением он обнаружил, что его соседка, пожилая простая женщина, живущая этажом ниже, бывшая ярая комсомолка, потом коммунистка, запоем читает… Александра Блока, и он её любимый поэт, и чувствует, понимает его самые мистические, «закрытые» стихи… «Мы непредсказуемы, — повторял в таких случаях Сугробов. — И потому нас не раздавить». Он бросал внимательные взгляды в глаза людей и видел в них не только усталость, измученность, закрытость, но и глубинные огоньки чего-то внеземного и загадочного, что другие и не могли видеть. В душе лежало больше, чем в разуме.