Империя духа

Внушала беспокойство дикая молодёжь, та часть, лишённая всего, но и она может, думал он, внезапно измениться, как бывшие комсомольцы и атеисты советского розлива превратились вдруг в искренне и традиционно верующих. Нам надо любить друг друга вопреки всему, всяческому разделению. «А впрочем, — просчитывал про себя Сугробов, — везде всё решает меньшинство. Один великий святой может решить судьбу всего народа. Или наоборот: молитва православного глубоко верующего народа за всех нас может многое изменить. Не может пропасть богоизбранный наш народ. То, что пережил русский народ за этот проклятый 20 век, сломило бы целые расы. Кажется, силы на исходе, но ненависть дьявола преследует нас. Но мы не сломлены. Мы ждём. «Восстань из мёртвых и иди вперёд» — потому мы и победили немецкий, европейский фашизм». Такие мысли преобладали в сознании Сугробова, когда он думал о судьбе России.

Тем не менее, нельзя было не признать, что явно какая-то прослойка российского народа (включая интеллигенцию) морально свихнулась, впрочем, разнообразно и по-своему. Одна душераздирающая история развернулась на глазах Сугробова прямо вослед уходу из жизни Виктории, уходу, которому нет определения.

Этажом ниже квартиры Сугробова жила семья Любашиных, семья, с которой с дальних лет дружили родители Сугробова (кстати, родители его жили недалеко, на улице Раменки). Семья Любашиных состояла из Виктора Семёновича, мужчины лет под 50, его супруги, Ларисы Петровны, их сына Валерия, энергичного молодого человека 25 лет, любимым занятием которого было действовать. А как действовать, в каком направлении — это для него было дело второстепенное, лишь бы делать что-то. И была ещё дочка, Леночка, 12 лет, существо болезненное. Её лечили, лечили, но катастрофа разразилась, когда ей попалось фальшивое лекарство, подделка, причём вредная. Девочка всерьёз заболела. Пока мать, Лариса Петровна, металась по врачам, Валерий, сын её, обескураженный состоянием сестры, которую любил даже во сне и выхаживал Леночку в раннем детстве, слегка запил. Волею судеб на этой стезе повстречался он со своим приятелем, можно сказать, другом, с Шумовым Лёвушкой. Лёвушка был старше его лет на восемь, но это не мешало, тем более, Шумов был вхож в семью Любашиных, и Лариса Петровна его отличала, порой даже умилялась им. Сугробов видел, что Шумов у Любашиных, но не одобрял, хотя и молча.

Встретившись, приятели решили отправиться в ресторан, что у метро «Проспект Вернадского».

— Я угощаю, — заявил Шумов.

— Ты разбогател? — удивился Валерий.

Шумов скромно потупил глазки (был он толстенький, но в меру), но заметил:

— А ты какой-то грустный. Мы давно не виделись, что-то случилось?

Валерий промолчал. Шумов заказал на широкую ногу: тут тебе и чистейшая благородная водка, французское вино, различные блюда, включая десерт и салат. Всё это обилие с трудом одолели за два часа. А потом Шумов вдруг заплакал. Не то чтобы зарыдал, но как-то всплакнул. Валерий не ожидал.

— Ты что, Лёва, с ума сошёл? — только и спросил. Шумов обиделся.

— Я что, похож на сумасшедшего? Нет, Валера, смотри глубже.

— А что?

— А что? — передразнил Шумов. — На душе неспокойно.

— Это почему?

— Потому что гублю людей. Людей жалко.

Шумов был явно расстроен.

— Брось. В чём же фишка?

— Фишка в том, что я работаю на подпольной фабрике по производству фальшивых лекарств. Большие деньги, Валер, получаю. Хочу уйти, но не могу себе в деньгах отказать.

Валерий замер.

— Ты не шутишь?

— Какие шутки… Ты только молчи, я тебе как другу…

В сознании Валерия всё помутилось, одна только несчастная сестрёнка виделась ему в тумане. И только Шумов произнёс эти любезные слова: «как другу», Валерий схватил со стола пустопорожний графин и со всей силы ударил им Шумова по голове. Кровь хлынула багровым ручьём, Шумов медленно пополз вниз. В ответ с соседних столиков — женский визг, крик, милиция, «скорая помощь». Валерий и не пытался сбежать. Во-первых, отяжелел, во-вторых, почувствовал, что стоит за правду. Жизнь сестры была в опасности, смерть витала и там, и здесь. Лёвушку увозили в бессознательном состоянии, как всё равно мёртвого. Валерия доставили в милицию, потом звонки, истерика у Любашиных, и Валерия в конце концов отпустили с подпиской о невыезде. «Дело ясное, ждите повестки в суд», — заявили ему в органах охраны порядка. И вот тут-то Лариса Петровна бросилась искать помощи у Сугробовых. Помочь, собственно, мог только Миша. Ситуация была банальная: лечение Леночки, даже излечение — вопрос больших денег, которых у семьи не было. Миша к этому моменту был в состоянии глубокой отключённости, медитации и последующего погружения во внутреннюю реальность чистого сознания и проявлений высшего Я. «Вот это, то, что во мне, и то, что и есть я сам — вечно и никогда не уничтожится, — думал он. — Я это вижу, и это вытекает из самой природы внутреннего духа». Внешний же мир при этом терял для него всякое значение, «тем более, он уйдёт, а то, что внутри, останется», — заключал где-то в тени сознания Сугробов.