Империя духа

Он не раз приходил (или подъезжал, если угодно) к тому месту, к тому дому, где жил пресловутый Алёша. Видел, как он гулял с какой-то тётей, потом с мужчиной, но близко подходить не решался, даже тогда, когда Алёша отходил в сторону. Матюхин хотел только заглянуть ему в глаза, но заглянуть субстанционально, так глубоко, насколько это возможно человеку, чтобы там, на последнем дне души мальчика, разгадать, кто он. Но случай не подворачивался, да и сам Матюхин опасался не столько сопровождающих Алёшу, сколько последствий такого взгляда.

Так и бродил он, неприкаянный, где-то вокруг дитя. А Алёша между тем так и не решался раскрыть свою встречу с «дядей» хотя бы отцу. Всё откладывал и откладывал.

И, наконец, Матюхин решился. Но перед решением он опять заглянул на заветную улицу в Раменках, чтобы взглянуть, всё-таки, как-нибудь особенно на Алёшу. Но Алёша не появлялся. Заехавший к Сугробову Юрий Лобов, из компании Велиманова, удивился явлению Матюхина.

— Мужик, ты что стоишь, как остолбенелый, и смотришь вдаль? — спросил он у Матюхина.

Вместо ответа Матюхин произнёс:

— Проклятый мир! Поманил бытием, и потом сразу в гроб!

Лобов, весельчак по натуре, хохотнул:

— Ну и ну! Какой народ пошёл!

И скрылся…

Матюхин ждал, ждал, и, тяжело вздохнув, убрался домой. Решение же его было — уехать из Москвы в Рязань, где проживала семья с детьми шести и восьми лет, братом и сестрой. Эти дети интересовали его не меньше, чем Алёша, но как-то успокоенно и с надеждой.

«Вокруг них что-то витает, — думал Матюхин, вернувшись к себе. — Деньги у меня припасены, куплю или сниму квартирку рядом с ними… Под каким-то благостным предлогом познакомлюсь с отцом и матерью, подружусь, помогу им материально… Стану другом семьи. Главное — детей видеть и их души, рождающие будущее. Больно детки хороши. Сейчас 9-й год, дай им Бог весь 21 век осветить своим присутствием… Умные какие-то не по летам, а ум у них не детский и не взрослый, а какой-то другой… И сами светятся какой-то русской сказкой про иной мир… Успокоение мне будет, успокоение… Душа устала видеть всё, что происходит вокруг… С их светом и нежностью я ещё проживу… И необычные они какие-то… Замена идёт, замена…»

И Матюхин стал собирать вещи, готовиться… «Алёшу больше не увижу», — подумал он, отбирая антиквариат. «На рязанских изогнутых улицах умереть, знать, судил мне Бог», — пропел он про себя…

Юрий Лобов, посетивший в этот день Сугробова, пожаловался ему на депрессию, но не собственную, а его друга, Масаева Леонида.

— Триумвират наш почти распался, — сообщил он Сугробову. — Велиманов ушёл в сумасшедший загул, а мы с Лёней — совместимы, но на крайностях. Я вижу — тому и веселюсь, а он в депрессии… Переживает, что всё пропало… А на самом деле ничего не пропало… Всё на месте, только во тьме… Но за Россию, всё-таки, жутко.

Сугробов, который на днях временно переселился в квартиру родителей, чтоб быть поближе к Алёше, с раздражением, но всё же вошёл в тему и предложил Лобову встретиться в ближайшее время, созвонившись, на своей уединённой и ограбленной квартире у метро «Проспект Вернадского». Сугробов предполагал вернуться туда в скором времени, но ненадолго, и организовать две-три встречи с несколькими людьми…

…Тем временем жизнь Любашиных, соседей Сугробовых, с нечеловеческим упорством обрастала тяжёлыми кошмарами. Валерия, в гневе убившего Лёву Шумова, торговавшего фальшивыми лекарствами, арестовали, предъявив ему обвинение в нанесении телесных повреждений, несовместимых с жизнью. Более того, поскольку начали копать, где там и кто производит отраву, стали и Валерия подозревать в причастности. Притом и Лариса Петровна, и её муж, Виктор Семёнович, со слезами на глазах твердили, что сын их впал в ярость из-за погибающей младшей сестрёнки, которая получала отраву вместо лекарств, а Шумов, ничего не подозревая, признался по пьяни в своей преступной и античеловеческой деятельности. Так объяснялись родители Валерия, привезли к следователю даже его сестрёнку, а их дочь, Леночку. Та, слабая, ничего не понимая, упала в обморок, когда увидела следователя… Следователь объяснял, что дело серьёзное, к фальшивым лекарствам прибавилась травля наркотиками. И что скоро до всех их доберутся…

Но соседи Любашиных по этому огромному дому в Раменках только шептали, кричали, возмущались и говорили, что страна попала в руки уголовников и кровососов, она разорена, задавлена, и искать правды невозможно… Всё это усугублялось ухудшением здоровья Леночки. Мать чувствовала, что малышка как-то смирилась с тем, что умирает, и более того, Ларисе Петровне стало казаться, что девочке нравится умирать.

Это совсем погасило её рассудок, она выбегала на улицу и там просила помощи у незнакомых людей, чуть не хватаясь за них, умоляя о спасении девочки. Кто-то шарахался от неё, чуть не убегая, кто-то останавливался и вдруг начинал плакать вместе с матерью, Ларисой Петровной. Какой-то, видимо, сумасшедший маленький мальчик предложил свою помощь… Отец же просто замолк… Горе шло и шло по Русской земле… А Леночка с интересом умирала…