Империя духа

Денис решил охладить её пыл и заявил, что, согласно традиционалистским знаниям, в этом нет ничего парадоксального, во всяком случае, в древности, когда связь с высшими мирами была на уровне, это происходило не так уж и редко. Некоторые боги заканчивали своё блистательное существование именно так.

— Но тогда, а сейчас?! — вспыхнула его любимая Риточка. — Я знала, Денис, что ты исключительная личность! Чёрт возьми, я бесконечно горжусь тобой! И я это чувствовала, да, да! Теперь я вспоминаю, какие-то намёки, неопределённые тогда ощущения, сны, наконец… Моя душа в своей глубине, может быть, и знала об этом, но рассудок гасил все импульсы…

— Ладно, ладно, Ритонька. Отнесись к этому спокойно, как к данности. Это было, но это прошло.

— Но это запечатлено; время — иллюзия.

— Но мы живём здесь, богиня времени Кали не простит тебе таких смелых высказываний, — улыбнулся Денис. — Её ожерелье увешано черепами, в том числе и богов. Здесь время всесильно. И сейчас я — человек. Будем исходить из этого.

— Конечно, мой родной, — Рита бросилась в постель ему на шею. — Но скажу прямо, мне сейчас приятно.

Денис расхохотался.

— Но я сейчас и немного боюсь тебя, — призналась Рита. — В меня входит плоть бога…

Денис успокоил её.

— Я человек теперь, человек…

…Последующие дни проходили под знаком этого откровения. Рита сразу же обнаружила в библиотеке Дениса ряд книг, древних трактатов (в хорошем переводе, однако), посвящённых богам и их связи с людьми. Была, впрочем, одна случайная книжонка, современная, конечно, в которой автор с настойчивой зомбированностью интеллектуала нашей эпохи утверждал, что, дескать, боги — это прилетевшие к нам инопланетяне. Рита выбросила этот бред. Но другие книги были на уровне. Рита восхищалась.

— А что ты скажешь? — спрашивала она у Дениса.

— Думаю, в основном всё верно. Но пойми, что очень много метафор, аналогий, символики… В действительности, наши представления с трудом могут выразить то, что там происходит. Надо объяснять, менять структуру человеческого мышления — а это возможно только при устном посвящении, как было в традиционных обществах.

Но Рита пыталась залезть своим умом в самые непроходимые детали, о которых и сам Денис не мог «помнить» или «знать», будучи на данный период человеком. И человеческое в конце концов стало побеждать.

Денис напомнил Рите о славе Богочеловека, пришедшего в мир, чтобы принести себя в жертву, о богочеловечестве, о том, что и в духовной Традиции всегда считалось, что человек имеет необычные и странные преимущества на уровне духовной реализации, на уровне единства с Богом — первоисточником и миров, и богов, и людей…

— Но боги тоже способны к такой высшей, последней реализации?! — возразила любимая Дениса.

— Конечно, — отвечал тот. — Но им гораздо труднее, они слишком самодостаточны. Знаешь, счастье может быть ещё большим врагом, чем страдания…

— Но только не наше счастье! — вспыхнула Рита.

— Конечно, — рассмеялся Денис, всё время пытаясь потушить огонь, разбушевавшийся в душе Риты. — Мы же не забываем о Первоисточнике всего благого…

Рита унималась, но ненадолго. Нет, нет, а она спрашивала:

— Если тебе предстоит вернуться в лоно богов, возьми и меня, пожалуйста… — лепетала она порой.

Наконец, всё завершилось визитом к Меркулову. Он с радостью приветствовал признание Дениса и предложил отметить такое событие хорошим вином. И Рита, и Денис охотно согласились. Первый тост был за любовь, за Дениса и Риту, а второй — за богов.

— Надо им помочь, Денисонька, надо им помочь, — проговорил Меркулов, отпив вина. — А то знаешь, что-то невыразимо главное, таинственное они не приметили и заблудились. Последнее озарение, может быть, надо ждать от нас, здесь…

И после такого посещения и Рита, и Денис как-то немного успокоились. Их потянуло «сюда», в деревню, в родную Россию, подальше от идиотизма городской жизни, как довольно нахально выразилась Рита.

И они оказались там, на время, в тишине и благе, и из окон деревенского дома на окраине заброшенного, но в то же время благодатного в своей заброшенности и тайне городка, они видели бесконечный простор, расстилающийся за городком, простор, готовый подарить им свою бесконечность. «Опять Россия», — прошептала Рита.

Между тем злосчастный Матюхин не утихал в своём стремлении найти светоносное начало в нарождающихся в России младенцах и детях. На этой почве его тоже тянуло в провинцию, подальше от Москвы, но не в пропащую провинцию, а в ту, где зрели всходы. Единственное, что его удерживало в Москве, это Алёша. Этот мальчик, «младенец», по существу, дитя, где-то поставил его в тупик. В том смысле, что Матюхин как-то неожиданно и глупо для самого себя не мог его, «младенца», дитя, понять.

«Не могу его понять, и всё тут, — думал Матюхин. — Вот других мальчишек, девочек, из Рязани той же, могу понять, вижу их свет, а этого познать не могу… И почему так — тоже не могу познать. Тупик, и причём бесконечный», — чуть-чуть злился на самого себя Матюхин.