«Бывшему благороднейшему феодалу от рыцарей Ордена Первого Света с любовью и наилучшими пожеланиями», – значилось в записке педантично аккуратным с завитушками почерком.
Он ненавидел тогда этот ящик больше, чем рыцарей, лишивших графа всего, что он имел. Больше, чем императора, больше, чем его чёртового сынка, тупого качка, что выставил его мелочным вором перед всей губернией. Больше, чем Джулиана Ховарда, который собственными руками привёл приговор в исполнение. Он не испытывал столько ненависти к этим мразям, сколько к этому проклятому ящику.
Там же, в сгоревших руинах, он и опустошал его.
Запомнилось множество разбитых бутылок. Руслан очень долго не мог напиться. Его мучила жажда и дикое желание влить в себя как можно больше этого пойла, чтобы чудовищное отчаяние от ужасающей несправедливости наконец перестало разрывать его на куски. Чтобы он просто перестал об этом думать.
Но мысли и чувства не знали пощады. Чем больше он пил, тем сильнее к земле его придавливала горечь от всего, что на него навалилось. От её тяжести надламывались плечи и спина, голова угрожающе качалась из стороны в сторону, ненавистный мир кружился с неподвластной скоростью.
Но забытью теперь уже бывший граф так и не предался. Помнил всё до мелочей, от момента роковой находки креста до встречи с разрушителями его судьбы. В памяти всплывали глаза каждого крестьянина и аристократа, и их взбешённые крики эхом отдавались в голове.
Что он делал на протяжении этого дня, кто смотрел на него, что ему говорили, и удостоили ли вообще честью обратиться к такой падали как он – не помнил. Все томительные часы вливания в себя вина он думал только о произошедшем и предстоящем.
Призрачно всплывало в бедственной голове общение с неординарным собеседником.
Тогда Руслан сидел прямо в груде, наверняка бывшей кроватью, пил из горла и пытался перекричать мёртвых.
– Чё ты ноешь? – изрекал он пьяным, растянутым голосом то одному духу, то другому. – Вот об… бъясни мне – чё-ты-ноешь? Грустно тебе? Никого… вокруг нету? Так нах-хрен они все тебе сдались?! От них смотри вон, что бывает!
Отверженные шныряли вокруг него, визжали, распахивая свои пасти и жалобно щуря пустые глазницы. Но он продолжал строго отчитывать их.
– Не ор-ри на меня, ис-стеричка! Я мужик! Понял? Я больше не м-мужчина, я – м-мужик. – И громко расхохотался. – Дурак ты! Ну вот скажи мне, чего тебе не нравится? Мирок у тебя чёрно-белый?! Так у меня он вообще чёрный, смотри! Всё у меня вокруг чёрное, один вот только ты – белый. И то… – он громко икнул и упрямо продолжил: – прозрачный. Все-е-е вы сначала такие из себя белые и манящие в этом мраке… А присмотришься – прозрачные! И всё равно этот треклятый мрак видно, даже через тебя. Да через всех видно! Все прозрачные!
Умершие не слышали его слов, но, в отличие от него, понимали, что единственный спаситель попросту издевается над ними. От жалобных воплей Руслану становилось ещё более гадко.
– Ну, не ной ты, не ной. Дай я тебя обниму, по-братски! – Протянул в пустоту руку, и бывшие люди стали пролетать сквозь его обожжённую ледяным крестом грудь. – А-ах ты зараза! Вот что ты хочешь! Все от меня чего-то хотят. Нет бы просто… посидеть, поговорить по, мать их, душам. Узнать, что я на самом деле такое, что у меня вот здесь вот… – постучал себя по груди, – творится!.. А вдруг я хор…роший человек? А вдруг мне просто в жизни не повезло?! Может меня не на ту дорожку под зад пнули с самого начала, об этом ты не подумал?! Так не-е-ет же! Срать вы все хотели! Вы просто все тупо от меня чего-то хотите! Ладно… хрен с тобой.
Он нащупал ледяной крест, и последнее, что увидел перед тем, как погрузиться в бесчувственный сон, было призрачное, измученное лицо старого князя Василевского.
Глава 13 «Перерождение»
– Давайте только быстрее.
– Слева хватай.
– Держите крепче, сейчас упадёт!
– Ничего, не сломается.
– Жалко ведь.
– Жалко ей. А нахрюкиваться кто заставлял?
Какое-то движение, рывки и толчки. Холодная земля ушла из-под тела, ноги подкосились и вяло поволоклись в неизвестном направлении.
– Тебя бы в такую ситуацию. Тут никто бы не выдержал. – Кажется, женский голос. Мозг ещё очень вяло реагирует на внешние факторы, но тембр голоса с горем пополам распознал.
– А нехрен воровать было! – Это уже мужчина, точнее, мужик, грубый и непоколебимый. Такому слова наперекор не скажешь – сразу кулаком об стол. – Совсем уж, свиньи, зажрались. Земли им – на, власть – пожалуйста, богатство – с чем изволите подать? И всё им мало! Они теперь грабят и убивают, а мы их в дом тащи, пример порядочного человека подавай. Ты на эту тушу взгляни! Вот она, вся их порядочность, чтоб ей пусто стало!
Сильный рывок вправо, и нервная система начинает оживать, раздражая свои клетки по руке, подмышке и шее.
– Не дёргай, пап! Ему и так плохо.
– Может мне его ещё как младенца взять? Тьфу, блин, дожили!