Единственное, о чём он жалел в эту минуту, было то, что он не является бесплотным духом, не блуждает по небытию, там, где нет незнающей границ несправедливости и жестокости, а главное – людей. Он знал, что стоит лишь сделать шаг в последнюю пропасть, и ещё одна душа разорвётся на некогда живущие в этом мире куски и разбредётся там, где нет
…Беспорядочная кутерьма приятно согрела душу девушки азиатской внешности. Новый переворот в единственной державе мира, пусть и такой ничтожный, с первого взгляда ничего не предвещающий империи, произошёл благодаря её стараниям. А для мелкого служителя мировому господству нет большего повода для гордости, чем участие в исторических событиях.
Хотару с лучистой улыбкой скрылась в чаще леса.
Старинные часы отбивали ритм очень громко. Как если бы их механизм был встроен в самой голове, а не в огромном лакированном ящике стиля девятнадцатого века.
Чётко попадая в их ритм, Ярослав покачивал на пальце складной перочинный нож на металлическом кольце, сидя в кресле, уперев локти в раскинутые колени, и изредка нашёптывал:
– Тык-тык… тык-тык…
Заворожено глядя сквозь раскачивающийся нож, он детально воспроизводил в памяти все последние события.
С самого начала та ночь сулила насыщенное времяпрепровождение, как и большинство ночей в игорных домах. Пьянки, азарт, дурманящая атмосфера, ещё и его фаворитка оказалось рядом, что случалось не часто. Это не мудрено, если женщина является одной из суккубов, коим покровительствует владелец всеми игорными домами, член императорской семьи. В этот раз Александр сам посетил одно из своих заведений, и так уж сложилось, что дать кратковременную свободу своей подопечной он согласился лишь с условием карточной игры с Ярославом.
Пусть из кона в кон Ярослав терпел поражение, с самого начала было понятно, что выиграй он хоть раз, это ничего бы ему не дало. Наверняка Александр просто не смог упустить возможности ещё раз насладиться собственным превосходством в игре и положением милостивого хозяина женщины, к которой питает слабость его незадачливый карточный соперник.
Дело уже было не в этой женщине. И не в играх, в которых за всю практику Ярослава его везения можно было пересчитать по пальцам. Просто когда окружающие из раза в раз хватаются за любую возможность прилюдно унизить твоё достоинство и с ласковым снисхождением – а порой и с посрамляющим презрением – заявляют, что то была невинная шутка или что-то, на что ты обязан был отреагировать иначе, любая самооценка перерастёт в агрессивный эгоизм. Особенно если эти люди зовут себя твоей семьёй.
И все в этой цепи только и могут, что натачивать своё тщеславие об это звено, отчего-то считаемое ими ржавеющим. Как он дал слабину? Почему именно он должен служить их лезвиям точильным камнем? Из раза в раз Ярослав задавался этими вопросами, но вместо трезвого рассуждения, выявления причин в самом себе и прихода к выводам лишь расшатывал переполненную чащу своего самообладания.
И так было всегда. Император воспринимал Ярослава, как пустое место, и постоянно был им недоволен. Отчего – непонятно. Наверное, просто уже не раз пожалел о его появлении на свет. Александр наблюдал со стороны и всякий раз расплывался в самодовольной улыбке, словно унижения великого князя каким-то образом возвышали его самого. Заган вовсе строил из себя доброго мудреца, и, пусть он не раз защищал князя от колкостей адмирала, его великодушное покровительство унижало хуже насмешек.
Каждый сбор придворных, каждое заседание верховного совета, каждую встречу изо дня в день Ярослава разъедало чужое высокомерие.
Но долго так продолжаться не могло. За пределами этого заносчивого окружения всё-таки нашлись те, кто разглядел в нём потенциал и понял суть природы всех, кто принижал его.
– Вы привыкли к несправедливости, Ярослав Владимирович. Это чудовищно, – говорил тихим голосом командор Рофокаль, прискорбно склонив увеличенную причёской голову. – Всю историю человечества люди хоронят себя своим смирением, бранятся в узких кругах, страдают от своих бесконечных проблем, но продолжают течь по течению в том направлении, в котором им указывают. И это приводит их лишь к новым трудностям и уничтожению духа. Тот человек, что не желает ровняться и выделяется из общей массы своей индивидуальностью, оказывается высмеян и унижен, насильно помещается в одну из миллионов ячеек социального улья или до конца своих дней остаётся одиноким и отвергнутым. Посмотрите – что с вами сделали те, кого вы вынуждены называть своей семьёй?
Ярослав не мог ответить на его вопрос. Поруганная честь взвывала к нему и разжигала гнев, а командор подливал в его пламя масла, разбирая по частям последние нанесённые ему обиды, что теперь казались ещё более возмутительными, чем они были до этого разговора.