Империя камня и веры

Но и сообщество ребят претерпело некоторые изменения, которые не сменили общей апатичной обстановки. Давиан дружит со многими учащимися других городских Схол и он силой своего убеждения, мастерством красиво говорить, искусством обещать несбыточное сумел привлечь внимание многих ребят к этому движению. Вообще, молодёжь Милана не очень любила и жаловала устоявшийся режим, но тщательно скрывала эти мысли от бюрократического молота – Имперор Магистратос и всех остальных Департаментов Власти, что полностью соответствует идее Империи, ибо как сказано в Кодексе «Правительства»: «Если же червь не желает преклонить колено и впустить в себя свет Рейха, а всячески ему противится, так пускай забьётся в самый дальний угол и дрожит от страха, в состоянии которого он ничтожество, не способное на что-либо». Но дерзких юношей и девушек это не волнует, и они продолжают тайно шкодить Рейху, организуя мелкий сабантуй. Давиан даже в придачу придумал и специальные отличительные знаки для своего «братства» – нашивки красно-синей расцветки, которые никто не носит… сало кому нужны подозрения от Культа Государства и комиссаров.

Однако многие понимают, чего на самом деле они стоят. Эти ребятки жаждут свободы, будучи ослеплённые юношеским максимализмом и не понимая, что для Рейха они не более чем мухи перед несущимся грузовиком, который за доли секунды способен их размозжить, не оставив при этом никакой памяти, вычеркнув даже имена мятежников, но буйную и глупую молодёжь только единит дух действия против чего-то тоталитарного и ненавидимого, что ограничивает их свободу. Ребят ещё объединила атмосфера общего приволья, чувство соучастия в праведном, как им казалось, деле. Давиан умело использовал дух совместной работы, единой идеи и юношеский максимализм, сплотив сообщество в нечто похожее на монолит. И скрепив всех в единое сообщество, он предложил ввести чёткую систему должностей, якобы для лучшего порядка, но ему, конечно, воспротивились, те, кто был раньше в этом «братстве», но тех, кто пришёл за Давианом, из других Схол было больше. И на всеобщем голосовании было принято ввести иерархию, под предлогом стремления к повстанческим идеалам тех, уже ушедших и вычеркнутых из истории революционных партий. Его за это даже Пауль за это упрекнул в иерархизме, на что Давиан спокойно с сарказмом ответил: «Да ладно тебе, обижаешься, что всё не по–анархистски. Мы прогрессируем, движемся вперёд, и это главное, и нам, для дальнейшего существования понадобилась иерархия, мы её и получили. Если понадобится ещё, что ни будь мне, я сделаю». И в своём стремлении к прогрессу это «братство» было похоже на детей, играющих в протогосударство или недопартию. Ни больше этого.

Но даже этим солнечным лучам, этим изменениям, детскому либерализму и юношеской свободе было не пробить каменную стену, выстроенную в душе одного человека. Он уныло, поникши духом, шагает по улице после занятий. Тягостно проходит по знакомой дороге к книжному магазину, устало находя его тяжёлым взглядом. Габриель не замечал вокруг идущих людей, что стремятся буквально слиться с серостью и стать невидимыми для ока Рейха, не видит сотен бюрократов, неустанно роящихся в городе и контролирующих всю жизнь Милана, от командования дворниками до контроля огромных зданий и целых кварталов, за которыми следили, чтобы и там не сомневались в идейной верности курса государства. Парень не хочет видеть десятки сторонников Культа Государства, что неустанно ведут свои проповеди на улицах и побивают розгами тех, кто посмел поспорить с ними. Юноша пропускал мимо себя комиссаров, что взахлёб зачитывались законами Рейха, указывая на нарушения и выявляя новых преступников, что являлись обычными людьми и не знали основного закона досконально. Он и не хотел смотреть, как полицейские спасают несчастных людей попавших в лапы комиссаров, заступаясь за них и уводя в отдел для оформления более легконаказумеых дел.

Габриель тихо, без внутреннего недовольства прошёл мимо сотен плакатов, что своим холодным взором осуждающе смотрели на него, несмотря на их содержание, воспринимая его нечто должное и неизменимое, как статичное и абсолютное. Со временем Габриель стал понимать, что их оппозиционная деятельность ни к чему хорошему не приведёт, а время, проведённое в диспутах и спорах не более чем бесцельно потраченные минуты и часы, не имеющие силы перед Рейхом, ибо он постоянен.