Империя хорезмшахов

Чингис в это время осаждал крепость Таликан в Тохаристане (Северный Афганистан): улучшал оперативное положение перед решающей схваткой с Джелаль эд-Дином, который достиг Газны.

Спор сыновей хаган рассудил по-своему. На подмогу двум своим отпрыскам он отправил третьего – Угэдэя. И поручил братьям подчиняться ему.

Угэдэй проявил качества настоящего полководца и государственного мужа. Он сумел примирить Джучи и Чагатая, проявил такт и взял руководство боевыми действиями в свои руки. С этой минуты Гургандж был обречен.

Основательно подготовившись, Угэдэй штурмовал одну из стен, выбрав самое удобное место. Оно уже было разрушено катапультами. Стена пала, и над соседней башней взвилось монгольское знамя. В штурме, скорее всего, приняли участие свежие войска и отряды Джучи, хорошо сохранившиеся во время осады. После этого Угэдэй приказал обстрелять городские кварталы снарядами с нефтью. В городе начались пожары. Монголы вошли в кварталы. Тюрки, гурцы и хорезмийцы контратаковали. У пролома завязалось побоище в дыму и огне. Наступление остановилось.

Монголы поменяли тактику: стали методично рушить стены и атаковать квартал за кварталом. Об этом пишут ан-Насави, Джувейни и Рашид эд-Дин. Штурм продолжался неделю. Это была зачистка. Монголы брали один квартал и полностью разрушали его с помощью хашара. Остатки защитников укрывались в другом квартале. Вскоре приходила и его очередь. Суровые сцены боев рисует Рашид эд-Дин: «Монголы сражались жестоко и брали квартал за кварталом и дворец за дворцом, сносили их и сжигали, пока в течение семи дней не взяли таким способом весь город целиком». Остатки тюрок и иранцев-хорезмийцев отчаянно сопротивлялись. «Но положение стало трудным, – подхватывает ан-Насави, – зло обнажило свои клыки, и у них осталось только три квартала, где люди толпились в тесноте». Тогда защитниками овладело смятение. Они приняли решение капитулировать на почетных условиях. Хотя по монгольским законам для этого было слишком поздно.

Хорезмийцы прислали парламентера – почтенного факиха (писца) и смотрителя рынков Ала эд-Дина ал-Хайяти. «Он молил о милости и просил заступничества: это было в то время, когда [в город] уже вонзились когти Души-хана и его клыки и грудь были в крови», – нагнетает страсти ан-Насави. Он вообще недолюбливает «Души-хана» (Джучи), потому что этому человеку в итоге достался Хорезм.

Между тем Джучи-хан обошелся с парламентером милостиво, а братьев пригласил на совет, разбив для этой цели роскошный шатер. Факих начал разговор с ними демагогически:

– Мы уже увидели, как страшен хан, теперь настало время нам стать свидетелями его милосердия.

Кто-то из монголов, скорее всего Чагатай, разгневался и воскликнул:

– Ведь они сами губили моих воинов и затянули сражение! Это я видел их грозный облик! А теперь покажу, каков должен быть их страх передо мной!

Монголы приняли безоговорочную капитуляцию и выгнали остатки жителей Гурганджа в степь. Дальнейший рассказ ведет Рашид эд-Дин, и его цифры населения Гурганджа поистине сказочны. Сперва монголы отделили «около ста тысяч ремесленников». Их угнали на восток – в Монголию. Молодых женщин и детей тоже пощадили, но забрали в плен. Женщины должны были стать женами, наложницами и прислугой. Дети – поступали на воспитание в монгольские семьи, чтобы сделаться воинами. Сто тысяч ремесленников – это невероятная цифра для «трех кварталов», оставшихся у хорезмийцев. Но дальше – еще неправдоподобнее. Остатки населения разделили между воинами и начали резню. «Утверждают, – осторожно пишет Рашид, – что на каждого монгола пришлось двадцать четыре человека, количество же ратников [монголов] было больше пятидесяти тысяч. Короче говоря, всех перебили и войско занялось потоком и разграблением. Разом разрушили остатки домов и кварталов». Кроме того, разрушили плотину, и хлынувшая вода смыла остатки города. Погибли глинобитные домики горожан. Уцелело несколько дворцов и мечетей. В романе В. Яна «Чингисхан» в волнах разбушевавшейся Амударьи гибнет пара героев романа: разбойник Кара-Кончар и его возлюбленная.