Империя Хунну

Жизнь простых хуннских скотоводов плохо отражена в китайских письменных источниках. Но она вполне сопоставима с описаниями центральноазиатских номадов более позднего времени. Сравним образ жизни хунну, описываемый китайскими хронистами, с данными более поздних авторов. В самом начале своего знаменитого 110-го цзюаня «Ши цзи» Сыма Цянь пишет о кочевниках хунну: «Мальчики умеют ездить верхом на овцах, из лука стрелять птиц и мышей; постарше стреляют лисиц и зайцев, которых затем употребляют в пищу; все возмужавшие, которые в состоянии натянуть лук, становятся конными латниками… в мирное время все следуют за скотом и одновременно охотятся на птиц и зверей, поддерживая таким образом свое существование, а в тревожные годы каждый обучается военному делу для совершения нападений»[678].

Эту характеристику дополняет рассказ евнуха Чжунхана Юэ: «По обычаям сюнну народ ест мясо домашнего скота, пьет его молоко, одевается в его кожи; скот же питается травой и пьет воду, переходя в зависимости от сезона с места на место. Поэтому в тревожное время каждый упражняется в верховой езде и стрельбе из лука, а в спокойное время каждый наслаждается бездельем»[679].

Подобный образ жизни вели европейские гунны[680]. Нечто похожее увидел спустя полтора тысячелетия венецианский купец Марко Поло: «Зимою татары живут в равнинах, в теплых местах, где есть трава, пастбища для скота, а летом в местах прохладных, в горах да равнинах, где вода, рощи и есть пастбища. Дома у них деревянные, и покрывают они их веревками; они круглы; всюду с собой их переносят… Жены, скажу вам, и продают, и покупают все, что мужу нужно, и по домашнему хозяйству исполняют. Мужья ни о чем не заботятся; воюют да с соколами охотятся на зверя и птицу. Едят они мясо, молоко и дичь; едят они фараоновых крыс (т. е. табарганов. — Н.К.); много их по равнине и повсюду. Едят они лошадиное мясо и собачье и пьют кобылье молоко»[681].

Парадоксально, но аналогичные данные содержатся и в отношении еще более поздних кочевников[682].

Все это подтверждает глубокую мысль И.М. Майского, сочувственно цитировавшуюся В.С. Таскиным[683] и А.М. Хазановым[684], о принципиально ограниченных возможностях развития экстенсивной кочевой экономики: «Я не решаюсь высказать вполне категоричного мнения, ибо в подтверждение его невозможно привести какие-либо достоверные данные, но общее впечатление мое таково, что при системе первобытного скотоводства Автономная Монголия не в состоянии прокормить количество скота, значительно превышающее его теперешнее число. Быть может, при строгой экономии ее травяных ресурсов хватило бы для полуторного против нынешнего количества скота… но не более»[685].

Таким образом, гипотетически можно предполагать, что многие важнейшие черты хозяйства, социальной организации, быта и, возможно, даже менталитета кочевников монгольских степей были детерминированы специфической экологией обитания подвижных скотоводов аридных зон и в своей основе мало изменились со времен глубокой древности вплоть до рубежа нового времени.

Следовательно, можно допустить, что для хунну была характерна широко распространенная у кочевых скотоводов степей и полупустынь (в том числе и для монголов) малая нуклеарная семья численностью 4–5 человек[686]. Тем более, что это предположение подтверждается письменными источниками: «У сюнну сыновья и отцы спят в одной юрте»[687].

Правда, под 90 г. н. э. в «Хоу Хань шу» содержится упоминание, что численность Конфедерации южных хунну составляла 34 тыс. семей и 237 300 человек[688], и, следовательно, «среднестатистическая» семья состояла примерно из 7 человек. Однако необходимо иметь в виду, что в это время общество южных хунну обитало в непосредственной близости от Китая, дополнительно снабжалось китайской администрацией продуктами земледельческого хозяйства; возможно, что часть их перешла к полукочевому или оседлому образу жизни. Поэтому не исключено, что при изменении среды обитания произошла определенная трансформация системы жизнедеятельности и социальной организации.

Известному японскому историку и археологу Намио Эгами на основе оригинальной методики анализа цифровых данных из древнекитайских письменных источников удалось подсчитать, что у хунну на одного человека приходилось в среднем примерно 19 голов скота. Эти данные он считает сопоставимыми с результатами переписи японских военных во Внутренней Монголии во время оккупации Китая: Улан-цабский сомон — 14,65 голов скота на человека; шесть хошунов Чахара — 19,6 голов скота на человека[689]. Интересно, что эти данные также сопоставимы со сведениями экспедиции И.М. Майского, согласно которым в Автономной Монголии в 1918 г. приходилось 17,8 голов всех пород скота на душу населения[690].