Империя пера Екатерины II: литература как политика

Французский двор с Людовиком XV, хотя и культивировал Франсуа Кенэ – доктора мадам де Помпадур и экономиста – в качестве «версальского философа», но оказался вне этой тенденции (а некоторые философы и вне самой Франции!), а роль арбитров общественного мнения взяли на себя салоны во главе с женщинами – покровительницами интеллектуальных бесед[56]. Французская философия должна была облекаться в приятно-остроумную, политесно-риторическую форму полухудожественного нарратива, богатую аллегорическими вставками и изысканными намеками. Показательно, что в том же письме из Тобольска – начало второго тома «Антидота» – сообщалось также, что аббат «неверно приводил некоторые места из сочинений» (327), был плохо одет и вел себя невежливо с дамами. Презрительное наименование Шаппа «монахом до мозга костей» было чрезвычайно показательно для просветительского дискурса, в котором монашество в широком смысле означало непросвещенный фанатизм, нетерпимость, узость, то есть антипросветительские ценности, а светскость была обязательным компонентом и философии, и даже науки[57].

Однако, столь презрительно говоря о Шаппе, Екатерина в первую очередь намекала на то, что аббат – не настоящий мыслитель ни по образованию и манерам, ни по своим интеллектуальным качествам. В нем она обнаружила нетерпимость и непонимание чужой культуры. За «лживыми» (то есть неправдоподобными) описаниями Сибири, как она полагала, стояла не «философия», а политическая тенденция, инспирированная враждебным к России французским двором. Под маской «философии», как полагала Екатерина, скрывался пропагандистский проект.

Характерно, что в этом споре о России обе стороны апеллировали к Монтескье и Руссо. В своем мифе о России Екатерина опиралась прежде всего на Монтескье; императрица не только усвоила его философско-политическую типологию, но и «обокрала» его, как она сама признавалась, во время сочинения собственного «Наказа»[58]. «Наказ», запрещенный во Франции, будет неоднократно упоминаться в «Антидоте» как главное доказательство наличия в России законов – основы всякого цивилизованного общества.

Шапп смотрел на Россию (хотя описывал только Сибирь) глазами европейского путешественника в варварской стране: для него граница между цивилизацией и варварством пролегала уже в Польше. Екатерина же, строя свой миф о России, опиралась на Монтескье, согласно которому Россия была частью Европы изначально и лишь в силу «смешения разных народов и завоеваний» утратила свой европейский вектор развития. Монтескье заметил, что Петру I легко удались его преобразования, поскольку «он сообщил европейские нравы и обычаи европейскому народу»[59]. Он же критиковал Петра I за «насильственные средства» цивилизации – его народ с легкостью и быстротой приобщился к европейскому платью[60].

Екатерина первой строкой своего «Наказа» объявляла Россию европейской страной. «Европейская» сущность России была для нее аксиомой, не требующей дополнительных аргументов. Водораздел между цивилизацией и варварством в начале 1770-х пролегал, как она полагала, по границам с Оттоманской Портой. Поэтому особое ее негодование вызывали те страницы, которые повествовали о варварских, с точки зрения Шаппа, обычаях русских. Екатерина писала: «Шапп до своего приезда думал, будто вся Россия еще находится в состоянии природном; вместе с некоторыми другими он полагал, что застанет нас ползающими на четвереньках» (399).

Теория Монтескье о типах климата, влияющих на характер народа и его политическое устройство, представляла идеальные модели[61], не встречающиеся в реальности в чистом виде, – так сказать, инварианты, имеющие свои общие закономерности, но варьирующиеся в каждом отдельном случае. Шапп же принялся «сличать» описание северных народов, более предрасположенных к свободе – по Монтескье, – с увиденным местным населением. Не найдя соответствия, он отмахнулся от «прославленного философа»: тот не учел, что деспотическое государство извратило нрав русских и отклонило от «северного» стандарта (168–169). Главное же: не климат определяет «дух» народа, а… его географический ландшафт. По мысли Шаппа, равнинность основной части России повлияла на «неподвижность» «нервической субстанции» – этого «нервного сока» – у русских, а это в свою очередь привело к неспособности к обновлению и отсутствию талантов (171–172).

Важнейшим пунктом полемики Екатерина считала определение Шаппом государственного правления в России как деспотического. Монтескье в своей книге «О духе законов» приводил, как известно, основные рычаги правления, характерные для трех основных типов государственного устройства:

республика – добродетель монархия – честь деспотия – страх