Но то, что он прочел на маленьком бумажном листочке, повергло его в неистовое безумие. Всего несколько машинописных слов могли потрясти любого, даже более искушенного человека.
Дальше шла витиеватая подпись начальника лаборатории и стояла сегодняшняя дата.
Лямзин несколько раз пробежал глазами текст, не веря до конца в смысл прочитанного. Только после этого он вернул бумаженцию волоокой Машеньке.
От девушки не укрылось волнение, нахлынувшее на майора, и она спросила:
— Что-то не так?
— А? — майор недоуменно уставился на собеседницу и не сразу нашелся, что сказать. — Нет, все правильно. Я пошел.
Провожаемый несколько изумленным взглядом лаборантки, Антон покинул помещение, плотно прикрыв за собой дверь.
Мысли лихорадочно роились в его голове. Ему понадобилось добрых полчаса, чтобы принять какое-то решение. Но приняв его, Лямзин ни секунды не сомневался в том, что приложит все силы, чтобы выполнить его.
Если бы он знал тогда, что эти несколько строк перевернут всю его жизнь, то, может быть, не был бы столь решителен. Но это был его шанс — шанс, который выпадает не каждому, и не воспользоваться этим было бы настоящим преступлением. Надо было действовать. И как можно быстрее.
* * *
Раздался настойчивый звонок в дверь. Средних лет толстячок с массивным, выпирающим брюхом, в накинутом на плечи домашнем халате, расшитом драконами, прильнул к дверному глазку.
Узнав посетителя, хозяин квартиры неторопливо принялся отпирать многочисленные запоры, придав помятому лицу небрежно-высокомерное выражение.
В прихожую ввалился молодой человек в легкой куртке и надвинутой на глаза кепчонке — он был мокрым с головы до ног, словно купался прямо в одежде. На лакированном паркете тут же образовалась грязная лужа.
— Здорово, Абрашка, — весело приветствовал хозяина гость, решительно не обращая внимания на недовольство толстяка по поводу испачканного пола.
— Привет, Гвоздик. Ты что, — с едва уловимым одесским акцентом спросил человек в халате, — опять в говно вляпался?
Торопливо скинув с себя мокрую куртку и грязные ботинки, молодой человек прошел в комнату, увлекая за собой хозяина.
Когда они расположились за круглым журнальным столиком, гость заговорил, баюкая раненую руку:
— Зараза, собака укусила... я уж грешным делом подумал, что меня легавые вычислили. Ну да ладно, Бог с ним, рука заживет, — на лице Гвоздика отобразилось радостное оживление, — гляди, что я тебе приволок.
На гладкую полировку стола посыпались драгоценные побрякушки, сверкая чистой воды бриллиантами и крупным рубином в золотой оправе.
Стараясь скрыть рвущееся наружу нетерпение, Абрашка неторопливо вставил в правый глаз мощную линзу и принялся рассматривать украшения, поочередно поднося их к настольной лампе.
— Ну как? — нетерпеливо спрашивал Гвоздик, — цацки что надо. Ведь верно? Попробуй мне только сказать, что я притаранил тебе фуфло, зенки повыкручиваю, — он громко заржал, довольный собственной шуткой.
Хозяин квартиры брезгливо поморщился — он не впервые слышал от своих клиентов подобные угрозы и знал, что они имеют скорее риторический смысл, нежели реальную опасность для его здоровья.
Наконец ювелир отложил в сторону «товар» и приступил к самому главному — к торговле.
— Ну, — толстяк вопросительно уставился на клиента, — сколько ты хочешь за этот хлам?
По изменившемуся выражению лица Гвоздика было понятно, что ему очень неприятен весь этот торг, но приходилось следовать давно установленным правилам.
Проворные пальцы подгребли к себе драгоценности:
— Нет, сегодня я буду продавать в розницу. Вот, скажем, эта «гайка», — он взял в руки мужскую печатку с плоским агатом, куда был вкраплен средней величины алмаз, — за нее я хочу пол куска «зелени».
Скупщик притворно удивился, возмущенно всплеснув руками:
— За это рыжье пять «катенек»? Да ты с ума сошел. Может, оно и стоит столько в ювелирке, но я за него больше трех сотен не дам. — Толстяк перешел на доверительный тон: — Ты же понимаешь, что я буду вынужден переделать вещицу, а значит, потрачу свое время и материалы.
Несмотря на кажущуюся непреклонность покупателя, он без заминок уплатил бы требуемую сумму, но все те же правила заставляли его буквально с боем уступать каждый доллар. Реальная цена перстня в несколько раз превышала запрос Гвоздика.
— Ладно, — согласился Гвоздик, — четыреста, и замяли базар для ясности. Ну, это я отдам по стольнику за штуку, — он подтолкнул к Абрашке пару золотых запонок и удивился, не услышав протестующих слов, — а вот за эту хренотень хочу две «косых».